Выигрыши

Кортасар Хулио

– Снахальничал, как всегда. Обжора.

– Помалкивай, ты, дама с камелиями.

– Дети… – сказала сеньора Трехо.

Кто знает, найдутся ли на пароходе стоящие девки. Невольно припомнился Ордоньес, заводила с пятого курса, советы, какие давал он на скамейке у конгресса в летнюю ночь. «Выше нос, парень, ты уже не маленький, не теряйся». Фелипе возражал презрительно и немного смущенно, Ордоньес отвечал панибратским похлопыванием по колену. «Ладно, ладно, не корчи из себя жеребчика. Я старше тебя на два года и знаю, что в твоем возрасте это только игра в куклы. Плохого тут ничего нет. Но теперь,

когда ты стал ходить на танцы, этого мало. Первую, которая позволит, хватай и волоки в Тигре [17] , там полапаешь ее вдосталь. Если ты на мели, скажи, я попрошу моего брата, счетовода, он уступит тебе свою берлогу. На постели всегда лучше, усек…» И масса воспоминаний, подробностей, дружеских советов. Несмотря на стыд и досаду, Фелипе был благодарен Ордоньесу. Как он отличался, например, от Альфиери… Правда, Альфиери…

17

Пригород Буэнос-Айреса.

– Кажется, будет музыка, – сказала сеньора Трехо.

– Какая пошлятина, – сказала Беба. – Такое не должны позволять.

Уступив настойчивым просьбам родственников и друзей, популярный певец Умберто Роланд поднялся из-за столика, а Пушок и Русито с помощью локтей и уговоров принялись расчищать место для трех музыкантов и их инструментов. Слышался смех и шуточки; у окон кафе, выходивших на Авениду, теснились прохожие. С улицы в окно с явным недоумением заглядывал полисмен.

– Потрясающе! Потрясающе! – кричал Русито. – Че Пушок, у тебя великий брат!

Пушок снова очутился рядом с Нелли и, размахивая руками, призывал всех к тишине.

– Чуточку внимания, че! Мама миа, да это заведение – настоящий содом!

Умберто Роланд откашлялся и пригладил волосы.

– Просим извинить нас, что мы не смогли прийти с оркестром, – сказал он. – Выступим, как сумеем.

– Давай, парень, давай.

– В знак прощания с моим дорогим братом и его славной невестой я исполню вам танго Виски и Кадикамо «Отчаянная крошка»!

– Потрясающе! – крикнул Русито.

Бандонеонисты проиграли вступление, и Умберто Роланд, сунув левую руку в карман брюк, а правой взмахнув в воздухе, запел:

О че мадам, ты знаешь по-французски,на ужин у тебя шампанское с закуской,соришь деньгами, не жалеешь красотыи танго поверяешь все свои мечты…

Как ни странно, в «Лондоне» оказалась хорошая акустика: едва за столиком, где сидел Пушок, воцарилась мертвая тишина, разговоры за другими столиками зазвучали громче и отчетливей. Пушок и Русито кидали вокруг яростные взгляды, а Умберто Роланд пел грудным голосом:

Твой ухажер – индеец камба,а ведь тебе лишь двадцать лет…

Карлос Лопес почувствовал себя совершенно счастливым, а чем незамедлительно сообщил Медрано. Доктор Рестелли – как он сам выразился – был явно удручен тем, какой оборот приняли события.

– Завидная непринужденность у этих людей, – сказал Лопес. – Это уже почти совершенство, если вспомнить, что они из себя представляют. Ведь им и в голову не приходит, что в мире существует что-то, кроме танго и клуба Расинг.

– Взгляните на дона Гало, – сказал Медрано. – Старик, по-моему, вконец перепугался.

Дон Гало, выйдя из оцепенения, грозными знаками подозвал шофера. Тот подбежал к хозяину, выслушал его и снова поспешно вышел. Все видели, как он разговаривал с полицейским, который наблюдал с улицы Флорида за сценой в кафе. Видели и жест полицейского, когда он поднял руку и словно поманил кого-то.

– Да, конечно, – добавил Медрано. – Но в конце концов, что в этом плохого.

Тебя зовут отчаянною крошкой,ты водишь за нос простаков без счета…

Паула и Рауль по-настоящему наслаждались этой сценой, Лусио и Нора, напротив, были заметно шокированы. Семейство Фелипе застыло в холодном отчуждении, а сам Фелипе зачарованно смотрел на неистово мелькавшие пальцы бандонеонистов. Чуть в стороне Хорхе уплетал вторую порцию мороженого, а Клаудиа с Перено все дальше забредали в дебри метафизического диалога. И, словно не замечая ничего вокруг, не обращая внимания на равнодушие и веселье завсегдатаев «Лондона», Умберто Роланд приближался к печальной развязке в судьбе гордой креолки:

Неверной ты всегда была мне,любовь мою ты не хранила…

Среди криков, рукоплесканий, стука чайных ложечек о столы поднялся потрясенный Пушок и крепко обнял брата. Пожав руки трем музыкантам, он ударил себя в грудь и, вытащив огромный носовой платок, высморкался. Умберто Роланд снисходительно поблагодарил за аплодисменты, с привычной улыбкой выслушал похвалы Нелли и остальных сеньор. Вдруг ребенок, на которого до того никто не обращал внимания, поперхнувшись куском пирожного, издал дикий рев. За столиком засуетились, все кричали и требовали, чтобы Роберто скорее принес стакан воды.

– Ты был бесподобен, – растроганно говорил Пушок.

– Как обычно, не более, – скромно отвечал Умберто Роланд.

– А какое чувство! – заметила Неллина мать.

– Он у нас всегда такой, – сказала сеньора Пресутти. – А вот об учебе и слышать не хочет. Одно искусство.

– Точно, как я, – сказал Русито. – Да пошла она, эта учеба, подальше. Греби деньгу, и вся недолга.

Нелли извлекла кусок пирожного из горла малыша. Зеваки, столпившиеся у окон, начали расходиться, доктор Рестелли с видимым облегчением провел пальцем под накрахмаленным воротничком.

– Итак, – сказал Лопес. – Кажется, уже пора.

Двое мужчин в темно-синих костюмах расположились в середине зала. Один из них коротко ударил в ладоши, а другой жестом призвал к тишине и голосом, способным перекрыть любой шум, объявил:

– Всех сеньоров, не имеющих письменного приглашения, а также всех провожающих просим покинуть помещение.

– Что, что? – спросила Нелли.

– То, что нам пора сматывать удочки, – сказал один из друзей Пушка. – Надо же, только начали как следует веселиться.