Выкормыши. Том первый
Шрифт:
Тот, кто построил сторожку, имел странные виды на жизнь… Во-первых, сооружена эта не то баня, не то крепость была из огромных, в полтора обхвата толщиной, осиновых камлей; во-вторых, выход из неё вёл в непроходимое болото, а из окна была видна плотина, которая уже больше века делала из второй половины болота стогектарный пруд для разведения карпов.
Круглый год в паре метров от сторожки из бетонного ануса насыпи метровой струей лилась вода. Сейчас она красиво переливалась в свете костра. Опустив ноги в ревущие струи, на краю бетонной окантовки
– Блядь какинская. Значит, не только за спиртом бригадир ездил! – хмыкнул Олмер.
– Так это ж Ленка! – удивился Сорог. – Она ж беременная была от Неандера!
– Во. И точно, она. Не в курсе что ли? Ребёнка в роддоме бросила. Профессия дороже!
– Ёпт…
– Ага. Может, вдуем? Пока оплачено.
– Дурак? Сматывать потом с дудки устанешь! Да и у костра, видишь, Чеушеску сидит? Скажет бригадиру или Фашисту – так отмудохают, до кровавых соплей, а ещё и всю ночь ей оплатишь. А, может, и вообще с работы попрут. Говорят, наш главный уже с месяц как только её сюда и возит!
Не спеша подошли к огню. Помимо круглого (буквально шарообразного) мужичка, жарящего на огне сало и увлеченно таращегося в темноту, у шлюза в освещенном круге наблюдались: наполовину опорожнённый пятивёдерный котёл ухи, несколько недоеденных карасей в коптильне, полканистры спирта и ящик полторашек «Жигуля».
Мужичок помахал лесорубам, приглашая присоединиться к пиршеству. Сорог уже тогда плохо помнил, как на самом деле звали Чеушеску – одного из лучших друзей Фашиста. Да и кличку б забыл, когда б не вечная шутка: «Чеушеску, обоссы занавеску!»
– Пиво будете, пацаны?
– Не, если трактор утром не приедет – за руль завтра.
– Ссыкуны. Может, сижку? «Парламент»!
– Это можно! – согласился Олмер.
Сорог отказался. Вид закопчённого карася вызвал больший энтузиазм.
Расправившись с весьма костлявый рыбиной и тарелкой ухи, уже начинающей превращаться в студень, он уточнил:
– А эти где?
– Так в бане. Девок любят.
– А голая чего одна сидит?
– Так там, кроме неё, у них ещё по одной. Из-за этой так заспорили, чуть не до драки! В итоге решили, кто с теми последний управится – тому и эта… Спор у них. Значит, не скоро выйдут.
– Замёрзнет же!
– Так у блядей работа такая, – съязвил Чеушеску.
– У нас тоже работа, только мёрзнуть никто не любит…
С этими словами лесоруб прошёлся до бригадирской «восьмёрки», вернулся с плащ-палаткой, сплошь усеянной чешуйками недавно пойманной рыбы, отлил из канистры пластиковый стакан спирта и двинулся в сторону шлюза.
К тому времени уже совсем стемнело, и, что происходило вне круга света, разглядеть было невозможно. Вернулся благодетель минут через пять. Раскрасневшийся и смущенный.
– Скорострел! – всхрапнул толстый любитель сала и «Парламента» и закурил новую сигарету.
Олмер заржал в голос.
Глава 3. Лут и смекалочка
Сорог распахнул веки и уставился в светло-серое небо. Странный полусон-полубред, состоящий из искажённых воспоминаний, ещё стоял перед глазами.
Светало. Стало быть, он провалялся в отключке рядом с Плотвой всю ночь. Винтовку он по-прежнему прижимал ладонью к соляному песку.
Мотоциклист попробовал пошевелиться и тут же взвыл от боли. Лучше ноге явно не стало.
Кроме того, нехорошие мысли вызывала боль в правом плече.
Подтащив винтовку поближе и используя её в качестве костыля, кое-как поднялся и похромал к мотоциклу. При свете дня выяснилось, что повреждения от пули и падения не такие уж и серьёзные. Обтекателя фактически не осталось, но все приборы были целы. Помятый об соль глушитель и несколько царапин на бензобаке, оставленные при спешном изъятии себя из-под байка, – так и вовсе мелочь, не стоящая внимания. Даже старенькие пластиковые кофры уцелели, разве что левый немного сместился из-за погнутого кронштейна.
Собственно, его содержимое и нужно было Сорогу. Опустившись на врытый в соль мотоцикл, скрипя от боли зубами, он откинул крышку. Канистра воды и аптечка были на месте!
Развязать шнуровку на ботинке уже не мог, поэтому просто полоснул ножом по шнуркам. Кое-как стянул заскорузлую от зелёной жижи и соли обувь, понял – нога опухает…
Быстро орудуя ножом, царапая сам себя, Сорог срезал левую штанину у основания. Рана, состоящая из множества порезов и царапин, была большей частью покрыта запёкшейся кровью и соляной коркой. Из нескольких особо глубоких порезов сочилась сукровица. Пару лет назад это было бы смертельно, а сейчас просто больно.
Вода из канистры показалась очень холодной, но сделала своё дело – соль больше не пыталась проесть плоть до костей.
Аптечка, пополняемая при каждом удобном случае, тоже оказалась весьма кстати. Промыв перекисью, он замотал ногу бинтом, по счастью, сшивать края порезов не было необходимости. Во всяком случае, Сорог убеждал себя в этом. Последним этапом самолечения стали две таблетки обезбола и антибиотик общего действия.
Немного отдышавшись после всех процедур, он подождал, когда боль немного утихнет, и приступил к анализу ситуации.
Во-первых, мотоцикл никак не реагировал на поворот ключа зажигания. Всё прояснил вольтметр, встроенный в приборку кем-то из прошлых владельцев. Трёх с половиной вольт в сети едва хватало на то, чтобы этот прибор заработал.
«Всю ночь с дальним светом на боку пролежала, – подумал Сорог. – Вот банки и высадило. Наверное, ещё и кислота утекла. Есть всё-таки минус в обслуживаемых батареях».
Внимательно оглядев байк, он и в самом деле обнаружил уже пропитавшийся солью потёк.
Плотва была выведена из строя, но пройти пешком оставшийся отрезок пути в шестьдесят, а, может, и в семьдесят километров он бы попросту не смог.