Выкуси
Шрифт:
И такая мне: «Это я забираю».
А я ей: «Хор». Потом такая: «Вы меня спасли».
«Половину денег я тоже забираю», — грит она.
А я ей: «Вам же нельзя никуда. Куда вы пойдете? Кто о вас будет заботиться?»
А она мне: «Как ты позаботилась?»
Я говорю: «Я ж не хотела, простите».
А она мне вся: «Я знаю. Мне нужно его найти. Я его во все это втянула. Ему ни разу не надо было. Он просто хотел, чтобы его кто-нибудь любил».
И такая к двери, даже не попрощалась. А я ей такая: «Графиня, погодите — там коты-вурдалаки».
Тут она остановилась. И поворачивается такая: «Чё-ооо?!»
А Джеред такой весь
И я: «Чет обратил целую кучу коть в коть-вурдалаков. Они вчера ночью на Императора напали и съели парковочную счетчицу».
А она вся тут: «Ох ебтвоюмать».
И я ей: «Верняк, верняк».
И она пропала с глаз. А Джеред такой как раз сбежавших крыс ловит и мне тут: «Вы тотально просрали свой залог».
А Джоди тотально исчезла. Нет ее. Сама по себе ушла в ночь. Как лорд Байрон сказал в том стихе своем, «Тьма»:
Тьме не нужно было Их помощи… Она была повсюду… [5] Хотел бы я сестре своей заправить.Я парафразирую.
9
Вырезка
Если вы ищете в Сан-Франциско зашибенского тако, вам — в район Миссии. Если желаете тарелку пасты — ступайте на Северный пляж. Нужен димсум, солонина из акульей вагины или корень женьшеня? Тогда ваш выбор — Чайнатаун. Тяга к неразумно дорогим туфлям? Юнион-сквер. Не прочь насладиться мохито в толпе симпатичных молодых профессионалов — ну, тогда самое время отправляться в Марину или ЮМУ. Но если вам позарез нужны крэк, одноногая шлюха или мужик, спящий в луже собственной мочи, — с Вырезкой тут ничто не сравнится. Именно здесь Ривера и Кавуто расследовали поступившую информацию о пропаже человека. То есть людей.
5
Стихотворение Джорджа Гордона Байрона написано в июле 1816 г., когда извержение вулкана Тамбора на индонезийском острове Сумбава годом ранее вызвало глобальные климатические изменения. Пер. И. С. Тургенева.
— В Театральном сегодня как-то малолюдно, — заметил Кавуто, паркуя бурый «форд» без опознавательных знаков в красной зоне перед Миссией Святого Сердца. Вырезка фактически и была театральным районом — это очень удобно, если сначала вы хотите посмотреть первоклассное представление, а потом заполировать его бутылкой «Громовержца» и получить множественные ножевые ранения.
— Все у себя на дачах в Сономе, думаешь? — уточнил Ривера, и в душе его, как тошнота, поднялся прилив нехороших предчувствий. Обычно в это время раннего утра по тротуарам Вырезки текли чумазые реки бездомных — они искали, где бы выпить первую за день или где, наконец, переночевать. Днем все отсыпались преимущественно прямо тут. Ночью это было слишком опасно. Вокруг квартала должна была виться очередь в Миссию за бесплатным завтраком, но в дверях заведения стояло лишь несколько человек.
Заходя в Миссию, Кавуто произнес:
— Знаешь, сейчас, наверное, тебе самое время раздобыть одноногую шлюху. Спрос упал, а ты легавый и все такое, может, и за так обломится.
Ривера остановился, обернулся и посмотрел на своего напарника. Десяток оборванных мужчин
— Я приведу к тебе домой ту маленькую готицу и сниму на пленку, как ты при ней плачешь.
Кавуто сдулся.
— Извини. На меня как-то подействовало. Я только и могу что подначивать, лишь бы про все это не думать.
Ривера его понимал. Двадцать пять лет он был честным полицейским. Ни дайма не брал взяткой, не применял силу без необходимости, не оказывал особых услуг влиятельным лицам — оттого-то и был по-прежнему инспектором. Но вот случилась эта рыжая и ее диагноз на букву «в», и старый этот-самый, и яхта, набитая деньгами, и все равно про это никому не расскажешь. Двести тысяч долларов, которые забрали они с Кавуто, не были на самом деле взяткой — скорее, ну, как бы компенсацией за умственные нагрузки. Очень утомительно носить в себе секрет, о котором не только нельзя никому рассказывать, но если и расскажешь, тебе не поверят.
— Эй, а знаете, почему в Вырезке так много одноногих шлюх? — спросил мужик в пуховом спальнике, накинутом на плечи, как плащ.
Ривера и Кавуто повернулись к надежде на комическую разрядку напряженности, как цветочки к солнцу.
— Ебиццкие людоеды, — объяснил мужик в спальнике.
Совсем не смешно. Легавые двинулись дальше.
— Устами блаженных, — бросил Ривера через плечо.
— А где все? — спросила женщина в грязной оранжевой парке. — Вы что, ебучки, облаву опять устроили?
— Это не мы, — ответил Кавуто.
Они миновали очередь у стойки кафетерия. Молодой востролицый латинос в пасторском воротничке перехватил их взгляд над головами едоков и повел подбородком. Напарники обошли мармиты и двинулись в глубь Миссии. С отцом Хайме они уже встречались. В Вырезке случалось много убийств, а всего несколько здравомыслящих людей понимали, как в этом районе что устроено.
— Сюда, — сказал отец Хайме. Он провел их через кухоньку и судомойню в холодный цементный коридор, уводивший к душевым. Выбрал ключ из связки, болтавшейся на тросе у него на ремне, и открыл зеленую дверь с вентиляционной решеткой. — Приносить начали где-то неделю назад, но сегодня утром с вещами было уже человек пятьдесят. И все в панике.
Отец Хайме щелкнул выключателем и отошел. Ривера и Кавуто вошли в комнату, выкрашенную в солнечно-желтый и уставленную дредноутно-серыми металлическими стеллажами. На всех горизонтальных поверхностях были навалены кучи тряпья — и все в разной степени запорошены жирной серой пылью. Ривера взял утепленную нейлоновую куртку, подранную и заляпанную кровью.
— Я знаю эту куртку, инспектор. Ее хозяина зовут Уоррен. Сражался в Наме.
Ривера повертел ее, постаравшись не содрогнуться, когда разглядел, каким узором по ней идут разрезы.
Отец Хайме сказал:
— Я вижу этих ребят каждый день, на них всегда надето одно и то же. У них же нет гардеробов, из которых можно выбрать наряды. Если эта куртка здесь, значит, Уоррен либо мерзнет где-то без нее, либо с ним что-то случилось.
— И вы его самого не видели? — уточнил Кавуто.
— Его никто не видел. Про остальную одежду здесь я бы вам тоже мог порассказать. А то, что ее сюда приносят, значит, что ее повсюду навалом. У людей с улицы имущества немного, но они не берут того, что не могут унести. Тут собрано лишь то, что им ни к чему. В нашей столовой все ищут кого-нибудь из друзей или знакомых.