Вынос дела
Шрифт:
Наташка, как раз наливавшая горячий суп, вздрогнула, уронила поварешку и спросила:
– Кто?
– Детил, – сияя от счастья, сообщил сын, – и меня следует перевести в другую школу, где обучают таких детей. Я – совершенно особенный!
Мы с Наташкой переглянулись.
– Может, дебил? – спросила подруга.
– Ага, – радостно закивал бесхитростный ребенок, – точно, дебил! Мама, а кто это такой?
– Замечательный человек, умный и красивый, – объяснила я, едва сдерживая гнев.
Завтра же отправлюсь в школу и поговорю по душам с «Макаренко».
– Ты слишком импульсивна, – вздыхала подруга, – наорешь на нее, только хуже ребенку сделаешь. Давай сюда коробку с новыми сапогами «Аляска», надо перед этой грымзой предстать в наилучшем виде.
Назад она вернулась через два часа, красная и злая.
– Теперь полный порядок, – пробормотала подруга, стягивая в передней на редкость грязные сапоги.
Помнится, я еще удивилась, как она ухитрилась их так изгваздать, прогулявшись разок по чистому снегу.
Двойки и впрямь прекратились, появились четверки, а в январе за склеенный из спичечных коробков Мавзолей Кеша получил желанную пятерку и наконец стал октябренком. Тут как раз ударили морозы, и я спросила у Натальи:
– Чего «Аляску» не носишь? Нечего беречь, здоровье дороже!
Шел восьмидесятый год, обуви в стране днем с огнем не сыскать, отличные финские сапоги на меху были вожделенной вещью для большинства советских женщин. Впрочем, для многих так же совершенно недоступной. Наталье обувка досталась по случаю, с большой переплатой.
Подруга замялась и принялась бубнить нечто совершенно невразумительное:
– Жарко слишком, ноги потеют.
Все встало на свои места, когда в пятницу, забирая Кешу домой, я слегка припозднилась и явилась, когда наша учительница уже одевалась. На ногах у Евдокии Терентьевны красовались новенькие сапоги «Аляска».
– Подумаешь, – отбивалась, прижатая в угол, Наталья, – что мне, сапог для ребенка жаль! Зато, гляди, почти отличник.
Так я поняла, от чего зависят отметки. И мы начали таскать в школу коробки, коробочки и кульки. И хотя в девятом классе Аркашка взялся за ум и стал отлично учиться, «даропровод» не иссякал. Последний пузырь духов «Клима» мы оттащили учительнице математики в день выпускного экзамена. Просто так, на всякий случай.
По счастью, времена изменились, и Машка учится совсем в другой школе. Тут непоседливость считается бодростью, любопытство – любознательностью, а лень – усталостью. Не ношу я и унизительных презентов, просто раз в месяц оплачиваю счет.
– Не твое дело, как я учился, – закипел Кеша, – бери деньги и топай наверх.
– Нет, – нудила Маня, – возьму в пол-одиннадцатого!
Зная по опыту, что они могут проспорить целый час, я, вздохнув, пошла было наверх, но тут Кешка не выдержал и отвесил сестре подзатыльник.
– Еще и драться! – заорала Маня и швырнула в него ботинком.
Раздался звон, красивая ваза из темного стекла, стоявшая на столике, разлетелась вдребезги.
– Думай головой, – вскрикнул Аркадий, – не дома находишься!
Его рука вновь отвесила сестре оплеуху. С визгом девочка набросилась на обидчика. Прибежавшие на шум собаки подняли лай. Даже маленькая Муля, подпрыгивая на коротеньких лапках, кидалась поочередно то на одну, то на другую сражающуюся сторону. Откуда ни возьмись появилась Варя и с воплем: «Наших бьют!» – налетела на Аркадия. Под натиском двух разъяренных фурий сын попятился и упал на ковер. Девочки моментально оседлали его и замолотили кулаками по адвокатскому телу. Вопль, лай, визг – все слилось в единую мелодию.
– Что тут происходит? – раздался голос, и Таня вошла в холл. – Прекратите немедленно, Маша, Варя!
– Не мешай, мама, – отозвалась Варвара, пиная Кешу, – видишь, мы заняты.
Таня на секунду не «удержала» лицо. В ее глазах мелькнуло откровенное негодование, если не сказать ненависть, щеки вспыхнули румянцем гнева. Но она быстро взяла себя в руки, пробормотав:
– Первый раз вижу, чтобы Варька дралась.
«Ей было не с кем», – подумала я, но вслух сказала:
– И звини, скоро уедем, уже почти закончили ремонт.
– Ну что ты, – быстро произнесла Таня, – мне с вами веселей, хоть какая-то жизнь идет.
Она окинула взглядом растрепанных девочек, лежащего на спине хохочущего Кешу, лающих собак и добавила:
– Никуда вас не пущу. Ладно, идите ужинать, драчуны!
Глядя, как она, безукоризненно прямо держа спину, направляется в столовую, я невольно затаила дыхание. Странно все это! Хозяйка явно тяготится гостями, мы раздражаем ее шумом, а Маруся плохо влияет на Варю. Дочка Харитонова выскользнула из-под гиперопеки матери, натянула мини-юбки, начала ходить в школу и Ветеринарную академию, перестала заплетать тугие косы… Да Таня должна просто ненавидеть Маню, послужившую детонатором этих неуправляемых процессов. По себе знаю, до какой злобы могут довести назойливые гости! Но Таня по непонятным для меня причинам изо всех сил хочет удержать нас у себя в доме. Отчего? Может, она просто мазохистка?
ГЛАВА 24
Следующее утро покатилось по накатанным рельсам. Дети разбежались по делам, собаки погуляли, поели и улеглись на диванах и креслах, собираясь предаться спокойному сну. Таня укатила в парикмахерскую. Я же, повертев в руках клочок бумаги, на котором Людмила Сергеевна написала дрожащей рукой два телефона, недолго думая, набрала первый и услышала:
– Газета «Желтуха», отдел информации.
Ну надо же, пожилая дама написала не тот номер. Помедлив минуту, я все же попросила:
– Можно Алену Иванову?
– Слушаю вас, – ответил бойкий голос.
Я поперхнулась. Людмила Сергеевна ничего не говорила о том, что Алена трудится в этой газетенке. Наоборот, все время подчеркивала полное безденежье младшей дочери, и у меня сложилось впечатление, будто та безработная.
– Говорите, – поторопила Алена, – ну, чего молчите!
Пришлось действовать по вдохновению.
– И мею кое-какие сведения о высокопоставленном человеке и хотела продать их редакции.
– О ком? – деловито поинтересовалась женщина.