Вырай
Шрифт:
— Дура ты, Ленка. — Вздохнула Антонина. — Кать, подай пряник.
— И чаво сразу — дура? Что я не так сказала? — Надулась баба Лена.
— А то. Раз они признались по телевизору, значит, совсем плохо. Так бы тихонько разобрались, люди бы и знать не знали. А тут, вишь, даже с других стран помощь попросили.
Баба Лена сдавать позиции не собиралась:
— И правильно. Сначала не собирались зря панику поднимать, но о народе хотят позаботиться.
— Тихо, девки, глядите! Игнатьич наш выступает!
Пока пенсионерки спорили, кадры успели смениться. Сейчас на экране маячил председатель. Мужчина затравленно смотрел в объектив и всё хлопал себя по нагрудному карману рубашки.
— Ну, у нас тут безопасно. Мы провели ритуал, э-э-э, точнее, не мы, а сотрудники милиции. И не ритуал, это я неправильно выразился — мероприятие следственное. В общем, хорошо стало. Даже детей выпускаем без догляда.
— Ой, трепло. — Протянула Семёновна. — Чего его бредни не вырезали?
— Тише, не мешай. Сказано же — прямой эфир, что они вырезать могут? — Прошипела баба Лена.
А Сергей Игнатьевич испуганно посмотрел куда-то в сторону, покраснел и затараторил:
— Точнее, у нас и раньше не слишком опасно было. Ну, Лес странный. Ну, ерунда всякая творится, эка невидаль. Мы детей не выпускали просто по незнанию. А так опасности нет. И не было.
— Скажите, — прощебетал девичий голос за кадром, — население собираются эвакуировать?
— Разговор такой был. — Тут Игнатьевич снова глянул куда-то в сторону, и торопливо добавил: — Среди местных женщин. Ну, вы ж понимаете, матери, бабушки — волнуются. Так что разговор был, но уезжать отсюда никто не собирается. Зачем? Всё ведь под контролем у государства.
— И куда мозги подевались? Игнатьич всегда прекрасно языком молоть умел, что с ним? — Покачала головой Николаевна и закинула в рот последний кусочек пряника.
— Тоня, он же в камеру говорит. Волнуется. Я бы в обморок грохнулась. — Встала на защиту председателя Екатерина Семёновна.
— Бабы! Так прямой эфир же! Журналисты прямо сейчас прямо тут! А мы сидим, пряники жуём? Пошли к сельсовету!
— Сиди и жуй. — Осадила подругу Антонина. — Чего ты там забыла? В телевизор захотела?
— Тонька, ты на старости лет совсем противной стала.
— Помолчите. — Шикнула Семёновна.
Журналисты походили по центральной улице, поснимали дома, колодцы, ухоженный огород Печкиных. Потом взяли крупным планом купола церквушки, нескольких милиционеров, с деловитым видом садящихся в служебный автомобиль. На этом репортаж закончился.
— После выпуска новостей вы сможете увидеть документальный фильм: «Нечистая сила — опасность или культурное наследие».
Семёновна щелкнула пультом, экран телевизора погас.
— Катька, ты чего? Может, хорошая передача будет! — Баба Лена желала продолжения просмотра.
— Надоело враки слушать. Видала? Прямой эфир, а толку-то. Прямо не деревня у нас, а тишь да гладь. Взяли бы интервью не у Сергея, а у крыжатика на кладбище. Он любит «поговорить», особенно с теми, кто в его вотчине покурит или пошумит. Только кости остались бы от этих журналистов, прости господи.
Антонина подхватила:
— Ага, или у батюшки — пусть бы отец Сергий рассказал всему миру, как ему пришлось на ферме из свиней бесов изгонять.
— Так он уехал. Вчера после заката. Царкву закрыл, жену свою в жигуль посадил, и всё, нету их. — Пожала плечами Екатерина Семёновна.
— Так, может, он в отпуск поехал? — Растерянно спросила баба Лена.
— А вот и нет. Всё, Ленок, не помолишься ты больше. Они кур всех под нож пустили. И корову сдали колхозу.
— Как же мы без божьей помощи? — Запричитала бойкая старушка.
— Как-нибудь справимся. — Отчеканила Антонина Николаевна и потянулась за очередным пряником.
***
— Фу, лети отсюда! — Возмущению дерева не было предела. Оно замахало толстенными ветвями, пытаясь согнать с себя птицезая. Тот лишь покрепче уцепился за кору задними лапами и продолжил обедать.
— Надо же, как время летит. Вроде совсем ещё недавно мошкарой питался, — ласково сказал Чёрт и протянул руку к животинке.
Птицезай зашипел, оскалил окровавленную мордочку, выпустил из передних лап маленькую тазобедренную кость и улетел.
— Кого это он так? — Заинтересованно спросил нечистик у дуба.
— То ли домового, то ли лозовика. Не успел разобрать.
— Это плохо. Своих жрать не комильфо, — пробормотал козлоногий, — может, его отловить и к людям выгнать на пару дней? Пускай порезвится, может, человечинка ему больше понравится?
Дерево равнодушно пошелестело листьями:
— Мне всё равно.
Нечистик достал телефон из кармана пиджака, включил фронтальную камеру, поправил галстук на лохматой голой груди и сменил тему:
— Так ты говоришь, где-то здесь домовые?
Дуб промолчал.
— Да ладно тебе. Ты меня знаешь. Ничего я им не сделаю, поговорить просто хочу.
— Коротышкам и так несладко живётся. Каждый делает то, для чего предназначен. Людям тоже помощники нужны — за что мелких презирать, вот скажи? Всякий их обидеть норовит, будто второсортных.
— Согласен, друг. Согласен на все сто. Людей надо холить и лелеять, а домовые в этом деле доки. Не будет человечков — вымрем, или туман всех пожрёт. За годы, что проход закрыт был, насколько нас меньше стало?