Выродок (Время Нергала)
Шрифт:
Примерно через пятнадцать минут бойцы почувствовали запах гари. В щели между щитами и стеной стали проникать струйки дыма.
Бойцы выскочили на улицу. Дом полыхал! Второй и третий этажи были сплошь охвачены огнем, который стремительно рвался вверх. Вызванные пожарные не столько старались спасти дом, сколько уберечь от огня соседние кварталы. Перекрытия рухнули очень скоро, и к утру на месте логова дымилась груда развалин.
Приехавший Любомудров, глядя, как работали пожарные, думал: „А ведь ОН где-то здесь! Наверняка наблюдает за гибелью своего святилища“.
Утром сразу после
Судя по показаниям свидетелей, привез сжигать мешок с телом Выродок. Следовательно, это были останки психолога.
Успенский приказал доложить ему результаты вскрытия и, помолчав, сказал, не глядя на журналиста:
— Судя по всему, скоро моя очередь.
— А возможно, и моя, — сказал журналист. — Потом добавил: — Все-таки, Иннокентий Михайлович, мы с вами либо далеко не все знаем о НЕМ, либо вы мне не все рассказали.
— Все материалы у вас в руках побывали… Вы знаете ровно столько, сколько я и мы все.
— Но ведь, признайтесь, есть у вас затаенная мысль, что Выродок появился не на ровном месте. ОН не просто безумец наподобие Джека Потрошителя или Чикатило. Хотя бы одно то, что ОН питает особое пристрастие к военным, говорит за то, что у вас есть какие-то невысказанные соображения.
— Опять вы за свое!.. Хотя возможно, что вы не так уж и не правы… Не знаю… Видите ли, когда-то из специнтерната, который курировался военными, в частности военными медиками, бежали четверо воспитанников. Думаю, что теплых чувств к своим воспитателям они не испытывали. Но… загвоздка в том, что все они, за исключением одного, погибли! Сгорели в сарае в тридцати километрах от города…
— Но один остался в живых! — вдохновился журналист.
— Один остался, это верно, но он, совершив два изнасилования малолетних и убийство с особой жестокостью, был задержан, направлен в Москву, в Институт судебно-медицинской экспертизы Сербского, признан невменяемым и по настоящее время пребывает на строгом режиме в спецпсихбольнице. Так что и здесь мы, как видите, заходим в тупик. ОН не может быть тем бежавшим воспитанником, потому что… сами понимаете… давно мертв. Да и к тому же с какой стати нам предполагать, что воспитанник специнтерната для детей с умственными и физическими недостатками вдруг стал убийцей-маньяком?
— Ну нет, не скажите, Иннокентий Михайлович. Уж больно много совпадений. Убийства начались когда?
— В 1974 году.
— А бежали они тогда же?
— Тогда же, Игорь Дмитриевич, тогда же. Но не может ОН воскреснуть из мертвых. К бежавшим парням в сарае, где они остановились на ночлег, присоединились два бича. Согласно следственным данным, были опознаны четыре трупа, среди них три воспитанника интерната и один бич. Второму бичу, очевидно, удалось спастись. Впрочем, можем уточнить, поскольку дело было давно, я еще никакими выродками не занимался. — Генерал вызвал секретаря.
— Георгий Алексеевич, запросите из архива, пожалуйста, срочно материалы 1974 года о побеге четверых воспитанников специнтерната, того, что был у нас под
— А почему же интернат был у вас под особым контролем? — вкрадчиво спросил журналист.
— Да не под нашим контролем, — сердито ответил генерал, — а под контролем армии вообще, согласно приказу тогдашнего генсека Никиты Сергеевича Хрущева. Потому что содержались там дети с серьезными отклонениями в психическом и физическом развитии, рожденные от родителей, подвергшихся радиационному воздействию после аварии на объекте „Маяк“, и армейские медики призваны были наблюдать за ними. Вам, надеюсь, известно, что именно военная медицина была во всех отношениях лучшей в бывшем Союзе… — генерал сердито замолчал.
Журналист спокойно ждал продолжения, потому что ответа на вопрос, какое отношение к интернату имеют или имели органы безопасности, еще не прозвучало.
— Мы просто обеспечивали секретность, неразглашение того факта, что у нас в самой передовой стране мира рождается по „неизвестной причине“ довольно много уродов и собраны они в основном в одном месте. Это были дети, от которых отказались родители. Они нуждались не просто в уходе, но и в квалифицированной медицинской помощи.
— Над ними проводились какие-нибудь эксперименты? — .невинно спросил журналист. — Может, чудо-медики в погонах пытались… улучшить породу неудачников?
— Мне об этом ничего не известно, — устало отмахнулся генерал. — И вообще давайте не будем о давно минувшем. Попробуем разобраться с нынешними проблемами.
Позвонил секретарь.
— Иннокентий Михайлович, из бюро пропусков звонили. Там для вас письмо принесли.
— Кто?
— Похоже, бомж какой-то. Говорит, жалоба, что его жилье спалили, а нового не дают. Они пытались его спровадить в мэрию, но мужик оказался упрямый. „Нет, говорит, — мне может ответить только генерал“. Письмо оставил и ушел. Они конвертик там проверили, вроде все чисто.
— Давайте сюда письмо, — сказал генерал.
Они переглянулись с Любомудровым.
— Посмотрим, что ОН нам хочет сообщить, — сказал генерал.
Конверт был самым обычным, канцелярским из желтой бумаги. Такие чаще всего встречаются в присутственных местах.
Успенский вскрыл его, посмотрел, протянул журналисту.
На белом листе бумаги красным фломастером был нарисован зигзаг. Буквы были вырезаны из газет.
— Ну вот и личного послания удостоился, — сказал генерал.
Журналист повертел бумажку в руках, даже зачем-то понюхал ее, потом сказал:
— Ну, как говорится, „это надо еще посмотреть“. До вас ЕМУ добраться куда сложнее, чем до „обычной“ очередной жертвы.
Из архива принесли затребованные дела. В одной папке находилась копия рапорта воспитателя начальнику интерната о побеге четырех воспитанников. Отчеты о поисках мальчиков и сообщение райотдела милиции о пожаре. Сюда же был приложен протокол осмотра места происшествия, в котором говорилось, что вызванные из интерната свидетели. не смогли с точностью опознать трупы, однако по найденным при погибших предметам утверждали, что трое из них скорее всего воспитанники интерната.