Вышиванка для Маугли
Шрифт:
– Мову он украинскую любит, - смеялся Кафтанов. – Тоже мне - русский человек. Язык надо любить! – и обернувшись к закрытой двери, крикнул: - Запомни, прапорщик, – язык он до Киева доведет, а мова - только до Львова! Родятся же такие…
Под занавес Союза я служил в армии и какое-то время прапорщик Пузырёв был моим непосредственным командиром. А так как я был в гарнизоне единственным из Украины, то он нередко просил меня рассказать о ней - об украинских девушках, обрядах и песнях. И слушал меня он, раскрыв рот, ловя каждое слово, а иногда даже записывая. Особенно ему понравилось, как красиво звучит на украинском: «Я тебя люблю!», и он просил меня дать адресок хоть какой-нибудь украиночки для переписки. Пузырёв однажды признался, что в его жилах есть тоже украинская кровь - ему прабабка в детстве рассказывала, что ее мама был родом из Жмеринки. Вот, говорил
Но всё это – и армия, и прапорщик, и его странная тяга - было очень и очень давно, и многое с того времени изменилось или просто исчезло. Сначала растворилась в прошлом моя страна, в которой я родился, потом в лету кануло мое тысячелетие, оставшись только в паспорте, и вот уже практически полностью поколение ветеранов, звенящее орденами и медалями, тихо и смиренно сменилось новым поколением, звенящим мобилками.
Я очень редко вспоминал своего армейского начальника – лихие девяностые, а потом оранжевые нулевые как-то очень настойчиво заставляли жить жизнью сегодняшней – в суете и круговерти будней. Поэтому пару месяцев назад, столкнувшись на Крещатике с ним нос к носу, сказать, что я был удивлен, это не сказать ничего. Я его узнал сразу – есть люди, которые сильно не меняются, – тем более, он был всегда очень похож на одного комедийного актера.
– Прапорщик Пузырёв! – вырвалось у меня. Он вздрогнул и вгляделся. И несмотря на то, что я, в отличие от него, стал заметно крупнее, – он вспомнил меня - я ведь был с Украины, которую он так боготворил и любил.
После взаимных удивлений и восклицаний мы направились в ближайшее кафе - нам было что рассказать и что поворошить в памяти. За дружеским чаем я узнал, что его давняя мечта «постоять на берегу Днепра» осуществилась всего-навсего три дня назад. Выяснилось также, что Пузырёв, прослужив на одном и том же месте, недавно уволился в чине старшего прапорщика. И еще он поведал мне, что ему из-за своей страсти к далекой «нэньке» пришлось за это время столько всего пережить, что ни в какую не сопоставимо с теми шутками и насмешками над ним, которые я слышал лично. Особенно за последние три с половиной года – после победы Великой Ноябрьской Помаранчевой революции (так Пузырёв называл массовое умопомешательство в Киеве).
Принимать или не принимать оранжевый неконституционный переворот для прапорщика даже вопрос не возникал. В те безумные дни он у себя в далеком заснеженном гарнизоне не расставался с маленьким радиоприемником и через эфир жадно, как рыба на берегу, впитывал дух далекой свободы. «Майдан встал!» - шептал он беспрерывно, не обращая внимания, что ему вслед крутят пальцем у виска его сослуживцы-сибиряки. Пузырёв как только мог выражал свое сочувствие и поддержку далеким хлопцам. Он купил себе неуставную оранжевую майку и такого же цвета трусы и не снимал их до самой инаугурации всенародно избранного. А ещё он послал посылку с теплыми вещами мерзнущим в намётах революционерам с адресом: «Украина. Майдан. Ющенко – так!», которая спустя полгода вернулась назад с кучей разных штемпелей и нарисованным на ней синим фаллическим символом. Одним словом, национально прозревшая Украина имела во глубине России такого верного и бескорыстного своего сторонника в тылу москалей, что Президент, узнай он о его существовании, обязательно бы придумал и вручил ему какой-нибудь особый орден и пригласил бы героя к себе.
Но справедливость торжествует только в книжках. Поэтому прапорщик Пузырев, выйдя в отставку, мог рассчитывать только на свои собственные силы. Он взял со шкафа копилку в виде жирной фарфоровой свинки, на которой его же рукой было написано «Мечты сбываются!», разбил ее молотком и благополучно купил билет до столицы страны своих грёз. Пузырёв мне признался, что когда он вышел впервые из метро на Крещатик, то от сильного эмоционального волнения, охватившего его, он едва устоял на ногах и почувствовал необходимость немного обвыкнуться - перед тем как увидеть сам «Майдан». А потом уже на «Майдане» он, суровый и стойкий, всё же уронил несколько крупных слез на плиты, овеянные легендами. А затем сел на ступеньки, прикрыл глаза, склонил голову на бок и надолго застыл, прислушиваясь к музыке недавнего прошлого. И никто из людей не обращал на него внимания – свободный человек в свободной стране, свободно отдыхающий там, где ему хочется.
Счастливая блаженная улыбка не сходила с лица прапорщика – он в Украине, в самом ее сердце! И тут произошло новое чудо - он встретил ЕЁ. Словно там наверху у кого-то очень занятого и главного вдруг взгляд случайно упал на маленького отставного забытого прапорщика, и ему щедро решили отвалить всё и сразу. Нет, Пузырёв, конечно, не был обделен у себя на родине женской лаской, но каждый раз ему чего-то сильно не хватало, и он до сих пор так и не обзавелся семьей. ОНА, как будто незнакомка из снов, сама подошла к нему, поприветствовала его на чистом украинском и присела рядом.
Он ответил, они разговорились. Незнакомку звали Хрыстына. Она рассказала, что в помаранчевые дни возила на «Майдан» еду из своего частного продуктового магазинчика и теперь иногда приходит сюда, вспомнить тот душевный подъём и набраться сил. Пузырёв не мог оторвать глаз от своей собеседницы. Ей было немногим больше тридцати – самый сочный возраст. Его покорило в ней всё – и одежда, и имя, и лицо, и мова, и её майданное прошлое. Он в ответ рассказал ей о себе и о своих нежных чувствах к ее стране. Сердце украинки было очень растрогано историей его жизни - она даже представить себе не могла, чтоб русский военный мог так горячо и безответно, да еще на таком расстоянии, воспылать чувствами к Украине. Она так и сказала: «То є у вас природний збiй, таке маленьке збочення. Так буває, наприклад, коли хлопець чи дiвчина вiдчувають себе протилежною статтю. I навiть наважаються на операцiю щодо змiни своєї статi. Ви – українець, а не росiянин. За духом. И ми виправимо цю жахливу природну помилку – ви повиннi стати справжнiм українцем». «Я согласен», - ответил Пузырёв, и они улыбнулись друг другу. «Тож спочатку ви маєте звикнути до iншого одягу», - сказала она. И в тот же день, после обеда, прогуливаясь вместе по Андреевскому спуску, она собственноручно выбрала ему и подарила самую лучшую вышиванку, в которую он там же и облачился.
Хрыстыне очень понравилось, как сидит на нем вышитая сорочка, и она сказала, что его теперь не соромно даже взять под ручку. От радости у прапорщика чуть было не выпрыгнуло сердце, оно застряло в районе адамова яблока и с минуту не давало говорить. А потом они поднялись на фуникулере и, гуляя по парку, вдруг вышли на смотровую площадку с видом на Днепр. Это зрелище было такое восхитительное, что у Пузырёва попёрли крылья. Чувства переполнили грудь. «Щоб лани широкополi, i Днiпро, i кручу було видно, було чути, як реве ревучий» - он кричал эти строки, и ветер уносил их куда-то далеко-далеко. Это всё само по себе уже было счастье, но от того, что рядом стояла Хрыстына, это счастье стало утроенным, удесятеренным, убесконечненным. На этой площадке они первый раз поцеловались. Всё! Там на небесах можете больше не помогать – вы не сумеете сделать для прапорщика ничего большего!
А потом была поездка в такси по вечернему Киеву. Пузырёв держал руки Хрыстыны в своих руках, а она рассказывала ему о достопримечательностях древнего города. А еще была ночь, полная огня и страсти. «Я тебе кохаю!» - неустанно шептал отставной прапорщик, старательно и бережно обцеловывая свою любимую. Ему казалось, он целует не просто Хрыстынку, а сама Украина, незалежна и вильна, раскрыла ему свои объятия. Украина-Хрыстынка смеялась, стонала, и шептала в ответ чаривные украинские слова. Освещаемая с разных сторон зажженными свечами, она была так прекрасна, что уснули они лишь на рассвете…
Пузырёв замолчал, словно не хотел словами как-то царапнуть воспоминания о той волшебной ночи.
– Я могу за вас только порадоваться, - искренне сказал я.
– Да я сам не могу поверить еще в своё счастье. Хрыстынка предложила мне остаться у нее, – ответил Пузырёв.
– А она киевлянка?
– Нет. Она сама из Западной Украины, приехала вместе с братом десять лет назад с пятью гривнями в кармане. Теперь у нее свой магазин на Подоле, а брат - известный ведущий на телевидении. У нее всё хорошо, только с личной жизнью не получилось, как и у меня. Игорь, ты даже не представляешь, как мне нравится Украина. Какие здесь люди! И все здесь такое уютное, привабливое. А вывески какие лагидные – многие с уменьшительно-ласкательными окончаниями - «Универсамчик», «Варенички», «Садочок», «Румяночка». У вас даже на рулоне туалетной бумаги написано «Папирчик». А названия этого папирчика подобны названиям лирических виршив – «Кохавинка», «Любава», «Лилэя», «Малинська волошка» - в России даже любимых женщин в первую брачную ночь так не называют, как у вас бумагу для мягкого места. Эта страна для меня. Я решил даже не возвращаться. Я остаюсь!