Вышли из леса две медведицы
Шрифт:
Никто из приходивших к нам в траурную неделю ни разу не подошел к нему, даже те, кого они называли «армейскими друзьями». А приходили многие. Сидели, разговаривали, молчали, порой плакали. Поминки — это ведь еще и некое событие, случай для встречи, мы уже говорили об этом раньше. Люди, которые не виделись много лет, встречаются снова и, несмотря на траур и скорбь, беседуют также о будничных делах, спорят и даже смеются. Поминки дедушки Зеева, двенадцать лет спустя, тоже были такими. Довик даже сказал тогда: «Хорошо, что он умер. Если бы он сидел сейчас с нами, ему бы не понравилось то, что здесь происходит». Но на поминках Неты этого не было. Разговаривали, рассказывали, но смеяться не смеялись. Когда шестилетний мальчик погибает
У дедушки Зеева всегда были очень ясные правила и очень категоричные указания. Он приказывал, Эйтан выполнял, а Довик смотрел на них, и я видела, что он вот-вот заплачет. Но Довик это Довик, и он быстро отошел.
— Поздравляю, — объявил он уже через несколько дней, — у нас появился новый автопогрузчик. Спасибо, дедушка.
И мы все улыбнулись вместе с ним — все, кроме дедушки, который повернулся к Эйтану и сказал:
— Скоро придет грузовик с цветочными горшками и ящиками, разгрузи его, понял?
Так он делал в течение всей траурной недели, и в последующие недели тоже, и Эйтан все носил и перетаскивал с места на место, и тогда я сказала дедушке Зееву:
— Может быть, ты велишь ему прекратить это?
И дедушка Зеев сказал:
— Он может прекратить в любой момент, когда захочет. Никто его не неволит. Если он продолжает — значит, так ему хорошо. — И добавил: — Твоего сына мы уже не спасем, но можно и нужно спасти хотя бы твоего мужа.
Я тогда еще не знала, что дедушка спасет Эйтана и другим способом. Тогда я только сказала ему:
— Если ты считаешь это спасением, дай тебе Бог удачи. — А в своем втором мозгу, что под диафрагмой, подумала: «Но это уже ваше дело, вы у нас мужчины в семье. Хотите — спасайте друг друга, хотите — убивайте друг друга, хотите — убивайте своих женщин, их любовников и их детей, но меня, пожалуйста, оставьте в покое!»
Глава двадцать четвертая
— Через неделю после поминок Довик объявил, что должен отвезти Дафну и Дорит в Сде-Бокер. В том году они начали там учиться, но если вы спросите меня, то я думаю, что Далия отправила их туда потому, что давно уже почуяла, что моя связь с ее девочками все усиливается, и, возможно, испугалась, что теперь, после смерти сына, я совсем завладею ее дочерьми. Они и так все больше времени проводили в соседнем доме, у «занятной» тети, с которой можно разговаривать обо всем и у которой можно делать то, что им дома делать не разрешают, и не делать то, что им «не в кайф». Но помимо всего этого я понимала, что Довик захочет использовать эту поездку, чтобы от Сде-Бокера продолжить свой путь дальше на юг, к ручью Цихор, и разыскать там то снаряжение, которое Эйтан оставил под акацией, а заодно и глянуть на то место, где случилась наша беда.
И я действительно заметила, что он о чем-то говорил с Эйтаном и что Эйтан дал ему какую-то записку. А когда я пристала к нему, он сказал, что Эйтан написал ему координаты. Не сказал словами, а написал на бумажке. Молча написал цифры, молча отдал ему записку и так же молча вернулся к своей ужасной работе, и я только через несколько дней поняла, что это у него не просто работа, а отбывание приговора, очень жестокого приговора, вроде тех, что бывали в старину, своего рода каторжные работы, а его молчание — не просто молчание, а великий обет молчания, о котором никто, в том числе и я,
Довик нашел нужное место на карте и с гордостью сообщил, что запросто доберется туда. А потом, без посторонних, спросил меня, хочу ли я поехать с ним. Я сказал, что нет, я этого не выдержу, и спросила:
— А зачем ты туда едешь вообще? Ради жалкой палатки и полотнища для тени? Это не стоит времени и бензина. А кроме того, все это наверняка уже украли. Ты же сам мне говорил, что в этих прогулках по Негеву всегда так — стоит оставить машину на десять минут и тут же появляется ворье, которое вытаскивает из нее все подчистую, а бывает, что и сама машина испаряется бесследно, точно ее и не бывало.
— Дело не только в снаряжении, — сказал Довик. — Я хочу увидеть и понять. А кроме того, Рута, там не только палатка и навес. Я попробую найти и тот фотоаппарат, который Эйтан взял с собой. Я думаю, что он забыл его на том месте, где Нету укусила змея.
— И ради этого ты едешь? Ради какого-то старого фотоаппарата?
— Рута, — сказал он, — Рута, тебя считают самой умной в семействе Тавори, и ты уж точно умнее меня. Как же ты не понимаешь такую простую вещь: в этом фотоаппарате могут быть снимки. Эйтан наверняка снимал там все вокруг, а уж Нету обязательно. Это последние снимки твоего сына. Ты думала об этом?
— Думала и поняла, что не выдержу этого. Я даже не хочу знать, найдешь ты его там или нет.
Довик очень любил Нету. Он был прекрасным дядей. «Из-за того, что он мальчик, — так он говорил, — он также мой сын». И иногда добавлял: «Из-за моих двух близняшек я уже не сплю по ночам — лежу и представляю себе, как их будущие мужья завладеют всей нашей усадьбой».
Как я вам уже говорила, Варда, мой брат — очень хороший старший брат, но отнюдь не гений. Он не раз выпаливает глупости, но, к счастью, у нас в семье есть вещи куда более страшные и проблемы куда более тяжелые, чем тот факт, что в некоторых вопросах мой брат Довик слегка туповат. Ну, не важно. Это был не первый раз, когда он заговаривал о будущих зятьях. Далии и Дафне с Дорит это очень не нравилось, и даже Эйтан однажды сказал ему: «А что со мной? Я ведь тоже зять». Это было, конечно, до нашей беды. После нее Эйтан уже ничего не говорил.
«Ты совсем другое дело, — усмехнулся тогда Довик, а своим близняшкам сказал: — Не обращайте внимания. Это я шучу. Где ваше чувство юмора?»
Ну, не важно. Он отвез их в Сде-Бокер («Мы знаем, куда ты поедешь отсюда, папа, — сказали они ему, — и мы тоже хотим туда поехать») и продолжил свой путь на юг один. Миновал Мицпе-Рамон и котловину, над которой он высится, пересек Мейшар, спустился в Паран, пересек и его и добрался к Цихору. Тут он свернул направо на грунтовую дорогу, помеченную на карте красным (если вас удивляет эта моя осведомленность, то я все это видела потом на карте), и спидометр показал ему, что он на месте. Есть такие мужчины, которым достаточно указать координаты и точное расстояние, и им уже все ясно, они спокойны, у них есть все необходимое. А с другой стороны, заберешь у них координаты, и они беспомощны.
Он подъехал к акации, которая стояла точно в том месте, где должна была стоять, среди множества других акаций. «Ее красота — вот что окончательно убедило меня, что это то самое дерево, — сказал он мне, когда вернулся. — Она действительно была самой красивой в своем окружении». Приблизившись, он увидел, что все снаряжение Эйтана на месте, никто ничего не тронул, как будто даже воры знали, что здесь произошло, и поэтому ни к чему не прикоснулись: палатка все еще стояла закрытой и ждала хозяев, и холодная газовая горелка тоже их ждала, и навес для тени был все еще отброшен в сторону, и несмятые лежали два матраца, на которых никто не успел поспать. И раскрытый справочник птиц, который я потом изучала, чтобы понять, каких птиц мой маленький мальчик видел и узнал перед смертью и какие птицы видели и узнали его.