Высокая вода
Шрифт:
– Сеqualcuno? [29] – позвал Брунетти. Он глянул вниз и заметил, что его сложенный зонтик уже оставил обширную лужу на паркете магазина. Синьор Мурино должен был быть оптимистом, да еще и не венецианцем, чтобы в такой низкой части города покрыть пол паркетом, потому что первое же серьезное наводнение наверняка покоробит дерево и смоет клей и лак, когда начнется отлив.
– Виоngiorno! – позвал он снова, делая несколько шагов к двери и оставляя
29
Есть кто-то? {ит.)
Из-за гардины появилась рука и отодвинула ее. Человек, ступивший в комнату, оказался именно тем, кого ему показали – он забыл, кто – как торговца антиквариатом с Санта-Мария-Формоза. Мурино был коротышкой, как многие южане, и его черные блестящие волосы ореолом крупных колечек ниспадали до ворота. Он был смуглый, с гладкой кожей, с мелкими правильными чертами. Нарушали эту гармонию средиземноморской красоты светлые глаза цвета зеленого опала. Хотя они взирали на мир из-за круглых золотых очков и были затенены ресницами столь же длинными, сколь и черными, ясность их сразу же привлекала к себе внимание. Французы, по сведениям Брунетти, много веков назад завоевывали Неаполь, но их вкладом в местную генетику были рыжие волосы, иногда встречающиеся в городе, а не такие прозрачные нордические глаза.
– Синьор Мурино? – спросил он, протягивая руку.
– Да, – ответил торговец антиквариатом, принимая руку Брунетти и крепко отвечая на пожатие.
– Я Гвидо Брунетти, комиссар полиции. Я бы хотел перемолвиться с вами несколькими словами.
На лице Мурино сохранялось выражение вежливого любопытства.
– Я хотел бы задать вам несколько вопросов о вашем партнере. Или мне следовало сказать: покойном партнере?
Брунетти смотрел, как Мурино переваривает эту информацию и решает, каков должен быть ответ. Все это заняло несколько секунд, но Брунетти наблюдал за такими внутренними процессами десятилетиями и научился в них разбираться. У людей, которым он представлялся, обычно имелся целый набор подходящих к случаю реакций, и его работа, в частности, заключалась в том, чтобы наблюдать, как они перебирают их в уме, ища наиболее правильную. Удивление? Страх? Непонимание? Любопытство? Он смотрел, как Мурино прикидывает, как он рассматривает и отвергает разные варианты. Очевидно, он остановился на последнем.
– Да? И что бы вы хотели узнать, комиссар? – Его улыбка была вежливой, тон дружеским. Он опустил глаза и увидел зонтик Брунетти. – О, позвольте, я заберу его, – сказал он, стараясь казаться более озабоченным неудобствами Брунетти, чем любыми повреждениями, которые капающая вода могла бы нанести его полу. Он сунул зонтик в расписанную цветами фарфоровую подставку для зонтиков, стоявшую у двери, и обернулся к Брунетти. – Могу ли я взять ваше пальто?
Брунетти понял, что Мурино старается задать тон их разговору, и тон, к которому он стремится, – дружеский и мягкий, словесная демонстрация его невинности.
– Спасибо, не беспокойтесь, – ответил Брунетти, задавая свой собственный тон. – Не могли бы вы мне рассказать, как долго он был вашим партнером по бизнесу?
Мурино не подал виду, что заметил эту борьбу за лидерство.
– Пять лет, – ответил он, – с тех пор, как я открыл эту лавку.
– А как насчет вашего магазина в Милане? Это партнерство распространялось на него?
– О нет. Это разные предприятия. Он был партнером только в этом магазине.
– А как вышло, что он стал партнером?
– Да вы знаете, как это выходит. Земля слухами полнится.
– Нет, боюсь, что не знаю, синьор Мурино. Как он стал вашим партнером?
Улыбка Мурино не утратила непринужденности, он не желал замечать грубость Брунетти.
– Когда у меня появилась возможность арендовать это место, я связался с несколькими своими друзьями здесь, в городе, и попытался занять у них денег. Большая часть моего капитала была помещена в миланскую лавку, а рынок антиквариата был в то время на спаде.
– И вы все же хотели открыть второй магазин?
Улыбка Мурино была ангельской.
– Я надеялся на будущее. Люди могут перестать покупать временно, но это всегда кончается, красивые вещи всегда будут покупать.
Если бы Мурино был женщиной, Брунетти сказал бы, что он напрашивается на комплимент, подбивает Брунетти повосхищаться предметами в лавке, чтобы таким образом разрядить возникшее напряжение.
– Был ли вознагражден ваш оптимизм, синьор Мурино?
– О, не жалуюсь.
– А ваш партнер? Как случилось, что он узнал о вашем желании призанять денег?
– О, слухами земля полнится. Шила в мешке не утаишь. – Очевидно, более пространного объяснения синьор Мурино давать не собирался.
– И вот он явился, с деньгами в руках, прося принять его в долю?
Мурино подошел к свадебному сундуку эпохи Возрождения и вытер след пальца носовым платком. Он нагнулся, чтобы осмотреть поверхность сундука, и еще раз потер пятно, пока оно не пропало. Он сложил носовой платок аккуратным прямоугольником, убрал его в карман пиджака и оперся о край сундука.
– Да, полагаю, можно сказать и так.
– А что он получил в обмен на свои инвестиции?
– Пятьдесят процентов прибыли в течение десяти лет.
– А кто ведет учет?
– У нас есть бухгалтер, который все это делает для нас.
– Кто закупает товар для магазина?
– Я.
– А кто торгует?
– Я. Или моя дочь. Она работает здесь два дня в неделю.
– Значит, вы и ваша дочь знаете, что куплено и почем, и что продано и по какой цене?
– У меня есть квитанции на все приобретения и продажи, Dottore Брунетти, – сказал Мурино почти оскорбленным голосом.
Брунетти на секунду задумался, нужно ли объяснять Мурино, что в Италии у всех на все есть квитанции и что эти бумажки имеют только тот смысл, что позволяют уходить от налогов. Ведь не нужно объяснять, что дождь падает с неба на землю или что деревья цветут весной. Значит, не нужно объяснять, что существуют налоговые махинации, особенно торговцу антиквариатом, тем более неаполитанскому торговцу антиквариатом.
– Да, я уверен, что они у вас есть, синьор Мурино, – сказал Брунетти и сменил тему. – Когда вы его видели в последний раз?