Высокая вода
Шрифт:
Флавия ничего не сказала ни о спине Бретт, ни о том, как долго отеки и ссадины будут исчезать с ее лица.
Внезапно Бретт осознала, как утомила ее эта короткая беседа, и почувствовала, как новые волны сна накатывают на нее.
– Иди домой, Флавия. Я посплю, а когда… – ее голос замер, и она заснула.
Флавия откинулась на стуле и стала изучать повреждения на лице лежащей на постели подруги. Синяки на лбу и щеках стали за последние полтора дня почти черными, глаз заплыл. Нижняя губа Бретт распухла вокруг вертикальной
Флавию силой выставили из приемной, когда врачи трудились над Бретт, очищая ее спину и простукивая ребра. Она не видела, как они вставляют скрепы, соединяя челюсти. Она была вынуждена шагать по длинным больничным коридорам, ее страх сливался со страхом других посетителей и пациентов, которые бродили, толпились в баре, ловили ту малость света, которая проникала в открытый дворик. Она ходила взад и вперед около часа, стрельнула у разных людей три сигареты, первые, которые она выкурила за десять с лишним лет.
С середины воскресенья она была у кровати Бретт, ожидая ее пробуждения, и ходила в квартиру только раз, вчера, чтобы принять душ и позвонить в несколько мест, изображая несуществующее недомогание, которое не позволяло ей петь в «Ла Скала» этим вечером. Ее нервы были на пределе от недосыпа, избытка кофе, вновь появившейся тяги к сигаретам и липкого страха, пропитывающего всех, кто провел слишком много времени в больнице.
Она оглядела свою любовницу, и ей снова захотелось убить того, кто это сделал. Флавия Петрелли не имела понятия о сожалении, но много чего знала о мести.
Глава 3
За спиной открылась дверь, но Флавия не повернула головы, чтобы посмотреть, кто это. Очередная медсестра. Вряд ли врач: они тут были нарасхват. Через несколько секунд она услышала мужской голос:
– Синьора Петрелли?
Она обернулась, не понимая, кто бы это мог быть и как он ее здесь нашел. В дверном проеме стоял мужчина, довольно высокий, крепкого сложения. Он ей был смутно знаком, но откуда, она не помнила. Один из врачей отделения? Или, хуже, репортер? Он стоял у двери, видимо, ожидая позволения войти в палату и приблизиться к Бретт.
– Доброе утро, синьора, – сказал он, не отходя от двери. – Я Гвидо Брунетти. Мы встречались несколько лет назад.
Это был тот полицейский, который расследовал дело Веллауэра в «Ла Фениче». Он был довольно интеллигентный, припомнила она, а Бретт, по причинам, кои Флавии были непонятны, находила его «симпатичным».
– Доброе утро, Dottore Брунетти, – официально ответила Флавия тихим голосом.
Она встала, глянула на Бретт, чтобы убедиться, что та еще спит, и подошла к нему. Она протянула руку, он взял ее и слегка встряхнул.
– Вас что, сюда прислали? – спросила она. Еще не договорив, она поняла, как агрессивен ее вопрос, и пожалела об этом.
Он ответил
– Нет, синьора, я увидел имя Dottoressa Линч в отчете о происшествии, поэтому я пришел узнать, как она.
Прежде чем Флавия успела обвинить его в медлительности, он объяснил:
– Дело отдали другому; я не видел отчета до сегодняшнего утра.
Он посмотрел в сторону спящей, позволив себе вопросительный взгляд.
– Лучше, – сказала Флавия. Она отступила и жестом пригласила его подойти ближе к кровати.
Брунетти пересек комнату и остановился около стула Флавии. Он поставил свой портфель на пол, положил обе руки на спинку стула и поглядел на лицо избитой женщины. Наконец он спросил:
– Что произошло?
Он читал отчет и расшифровки показаний Флавии, но хотел услышать ее собственную версию.
Флавия подавила желание сообщить ему, что это именно то, что, как предполагается, он должен выяснить. Вместо этого она объяснила вполголоса:
– В воскресенье в квартиру пришли двое. Они сказали, что они из музея и у них какие-то бумаги для Бретт. Она пошла открывать. Она долго пробыла с ними в холле, и я пошла посмотреть, что ее так задержало, и нашла ее на полу.
Она говорила, а он кивал: все это было в показаниях, которые она дала двум разным полицейским.
– Когда я вышла из кухни, у меня в руке был нож. Я резала овощи и просто забыла, что держу его. А когда увидела, что они делают, я не раздумывала. Я одного порезала. Очень сильно, по руке. Они выбежали из квартиры.
– Грабеж? – спросил он.
Она пожала плечами.
– Возможно. Но зачем им было нужно это? – спросила она, поведя рукой в сторону Бретт.
Брунетти снова кивнул и пробормотал:
– Верно, верно.
Он отступил от кровати и спросил:
– Много ли ценностей в квартире?
– Да, я думаю. Ковры, картины, керамика.
– Значит, это могла быть попытка ограбления? – спросил он, и Флавия подумала, что ему хочется так считать.
– Они сказали, что пришли от директора музея. Откуда они знали, что так надо сказать? – спросила она. Ей не верилось, что это были простые грабители, особенно когда она глядела на лицо Бретт. Если этот полицейский не понимает, что ограбления происходят иначе, то он ничего не понимает.
– Насколько тяжело она ранена? – спросил он, не отвечая на ее вопрос. – У меня не было времени поговорить с врачами.
– Сломаны ребра и треснула челюстная кость, но признаков сотрясения нет.
– Вы с ней разговаривали?
– Да.
Ее вызывающий тон напомнил ему, что в последнюю их встречу между ними не возникло большой симпатии.
– Я сожалею, что так получилось, – сказал он чисто по-человечески, а не как официальное лицо.
Флавия кивнула с признательностью, но промолчала.