Высокие ставки. Рефлекс змеи. Банкир
Шрифт:
— Кто-то должен остановить его, — мрачно сказал Гарольд. — И прежде, чем дело зайдет слишком далеко.
Ом увидел Виктора Бриггза, который, как всегда одиноко, стоял в отдалении, и зашагал к нему, а я остался смотреть на лорда Уайта и Дану, которые чирикали друг с другом, словно веселые птички, и подумал, что сегодня она отвечает ему куда менее сдержанно, чем в Кемнтоне.
Я обеспокоенно отвернулся и увидел, что ко мне неторопливо идет Лэнс Киншип, быстро переводя взгляд с меня на ден Релгана и обратно. Мне вдруг пришло в голову, что он хочет поговорить со мной так,
— У меня в машине ваши снимки, — сказал я. — Я привез их на случай, если вас встречу.
— Да? Хорошо, хорошо. Я хочу поговорить с этой девушкой. — Он еще раз стрельнул глазами. — Вы не могли бы к ней подойти? Передать весточку? Чтобы вон тот тип не услышал. Чтобы никто из них не услышал. Можете?
— Попробую. — Я пожал плечами.
— Ладно. Хорошо. Тогда скажите ей, что я жду ее после третьего заезда в одном из частных стойл. — Он назвал мне номер. — Скажите, чтобы она пришла туда. Ладно?
— Попробую, — снова сказал я.
— Хорошо. Я буду смотреть на вас вон оттуда, — он показал. — Когда передадите, подойдите и скажите мне. Ладно?
Я кивнул. Он еще раз украдкой глянул на Дану и быстро пошел прочь. На сей раз он был одет почти как в Ньюбери, разве что его общий вид преданного поклонника несколько портили бледно-зеленые носки. “Жалкая личность, — подумал я. — Прикидывается тем, кем на самом деле не является. Ни крупным режиссером он не был, ни аристократом по рождению”. Виктор Бриггз говорил, что его приглашают на вечера из-за того, что он с собой приносит. Грустный неудачник, который прокладывает себе путь к успеху с помощью пакетиков с белым порошком.
Я перевел взгляд с него на ден Релгана, который для этой же цели использовал Дану. Однако в ден Релгане ни было ничего ни жалкого, ни печального. Громила, жадный до власти и самодовольный, который топчет тех, кто слабее.
Я поднялся к нему и заискивающим голосом, который после многих лет умасливания владельцев лошадей я, к сожалению, научился изображать весьма убедительно, еще раз поблагодарил его за дары, которые он расточал в Кемптоне.
— Это серебряное седло... я подумал, что должен сказать вам, — бормотал я. — Так здорово просто смотреть на него.
— Я рад, — ответил он, безо всякого интереса минуя меня взглядом. — Моя дочь выбрала его.
— Прекрасный вкус, — нежно сказал лорд Уайт, и я обратился прямо к Дане:
— Большое спасибо вам.
— Я очень рада, — пробормотала она почти с таким же отсутствием интереса.
— Пожалуйста, скажите, — попросил я, — эта вещь уникальна или таких много?
Я сделал пару шагов и встал так, что для того, чтобы мне ответить, ей пришлось бы отвернуться от обоих мужчин. И когда она еще не закончила говорить мне, что она видела только одну такую, но не уверена, я тихо сказал ей: “Лэнс Киншип здесь, ждет вас”.
— О! — Она быстро глянула на двух мужчин, автоматически улыбнулась лорду Уайту одной из самых ослепительных своих улыбок и тихонько спросила меня:
— Где?
— После третьего заезда в частной конюшне, — я дал ей номер.
— Я так рада, что
— Милая моя девочка, — смущенно сказал он, — вы одним своим существованием доставляете радость.
“Вполне достаточно, чтобы и ангелы разрыдались”, — подумал я.
Я побрел прочь и, сделав крюк, подошел к Лэнсу Киншипу.
— Я передал, — сказал я. Он ответил “хорошо”, и мы договорились, что я отдам ему снимки у весовой во время последнего заезда.
Заезд Дэйлайта был третьим в программе, а Чейнмайла — четвертым. Когда я вышел на третий заезд, по дороге от весовой меня остановила приятная дама, в которой я с изумлением и не сразу узнал Мэри Миллес.
На лице Мэри Миллес практически не было видно следов побоев. Она была в коричневом пальто. На своих двоих. Не слишком хорошо выглядевшая, но выздоровевшая.
— Вы говорили, что и следа не останется, — сказала она, — вот и не осталось.
— Вы прекрасно выглядите.
— Могу я с вами поговорить?
Я посмотрел туда, где все жокеи, с которыми мне предстояло стартовать, уже выстраивались на стартовой линии.
— Да... как насчет попозже? Как насчет... ну... после четвертого заезда? После того, как я переоденусь. Где-нибудь в тепле.
Она назвала один бар, и я отправился на круг, где уже ждали Гарольд и Виктор Бриггз. Никто из них ничего мне не сказал, я тоже. Все важное уже было сказано, а трепаться по пустякам охоты не было. Гарольд помог мне взобраться на Дэйлайта, я кивнул ему и Виктору, и получил в ответ от последнего первоклассный безразличный взгляд.
В том, что Дэйлайт сегодня выиграет, уверенности не было.
Я неторопливо спустился к старту, думая о храбрости — это слово обычно не так уж и часто всплывало у меня в сознании. Быстро проводить лошадь через препятствие мне казалось вполне естественным и иногда даже очень нравилось. Теоретически понимаешь, что можно упасть и покалечиться, но риск редко влиял на то, как я скакал. Моя голова не была постоянно забита мыслями о собственной безопасности.
С другой стороны, я никогда не был безрассудным, как некоторые, вроде Стива Миллеса. Возможно, моя цель была чуть большей, чем просто вернуться назад вместе с лошадью, но не настолько великой, чтобы швырять свое сердце через препятствие и пусть лошадь его ловит, если сумеет.
Вряд ли Виктор Бриггз мог ожидать от меня последнего в этот день. Моя вина, думал я. Более того, придется ведь делать это дважды.
С Дэйлайтом это получилось чрезвычайно просто. Он достаточно хорошо прыгал, хотя я и чувствовал его удивление по поводу того, что ментальный посыл его всадника изменился. Благодаря своим телепатическим способностям, этому замечательному шестому чувству, лошадь немедленно уловила силу моего стремления, и, хотя я и знал, что лошади и вправду настраиваются на всадника, это снова изумило меня. К определенному отклику лошади привыкаешь, поскольку они отвечают именно тебе. Когда настрой души радикально меняется, меняется и отклик лошади.