Высокие ставки. Рефлекс змеи. Банкир
Шрифт:
С Найджелом на подхвате Ленни вывел Сэнд-Кастла со двора; длинные гнедые ноги величаво вымахивали рядом с почти бегущим трусцой маленьким человеком.
— Сэнд-Кастл справится с кобылами, — решительно повторил Оливер. Большинство жеребцов справляются.
Мы задержались, чтобы Оливер раздал по две морковки и по шлепку Ротабою и Летописцу, так что своими глазами не видели катастрофу. Мы услышали отдаленный треск, и вскрик, и глухой топот быстрых копыт. Оливер побелел и кинулся к месту несчастья. Я сорвался и побежал за ним. Ленни лежал под одной из стоек крашеной белой ограды малого загона, ошарашенно пытаясь подняться. Сэнд-Кастл, свободный и возбужденный, вырвался на
Найджел стоял у распахнутых ворот малого загона, широко раскрыв рот, точно окаменев от потрясения. Он еще не обрел дара речи, когда мы с Оливером добежали до него, но по крайней мере начал шевелиться.
— Ради Христа! — завопил Оливер. — Беги! Возьми «Лендровер». Если он пробежит через Уотчерлеев, он выскочит на дорогу. — Оливер бросился к своему дому, оставив частично оклемавшегося Найджела, который, шатаясь, двинулся к коттеджу, наполовину скрытому за двором жеребцов.
Ленни наконец поднялся и стал оправдываться, но мне было некогда слушать. Не привыкший к таким проблемам, понятия не имея, как лучше ловить сбежавших лошадей, я просто пустился по следу Сэнд-Кастла, по его пути между загонами, и увидел, как он исчезает за изгородью далеко впереди.
Я мчался по травянистой дорожке между заборами, мимо нелюбопытных кобыл в загонах, думая, что мои короткие январские каникулы со скоростным спуском на лыжах в Гштаде должны же принести наконец практическую пользу; обнаружилось, что сейчас в моих ногах гораздо больше мышц, чем тогда, в июле.
Когда я был здесь в последний раз, изгородь между хозяйством Оливера Нолеса и пришедшей в упадок уотчерлеевской лечебницей была цельным тернистым рубежом; теперь в ней были три или четыре широких пролома, и перейти с одной стороны на другую было легко. Я продрался через первый попавшийся пролом и почти неосознанно заметил, что обветшание Уотчерлеев не только приостановилось, но даже частично пошло вспять: выросли новые ограды, по крышам прошлась рука ремонтников.
Через заросшее чертополохом поле, где не было и духу Сэнд-Кастла, через пока еще неотремонтированные ворота, настежь распахнутые и висевшие на сломанных петлях, я побежал к строениям конюшни. Пробравшись между грудами щебня и ржавого железа, я достиг собственно двора и обнаружил Джинни, которая оглядывалась с рассеянным беспокойством, и мужчину с девушкой, что вопросительно смотрели на нее.
Джинни увидала, что я бегу, и ее первое безотчетно радостное движение почти сразу сменилось тревогой.
— Что такое? — спросила она. — Кобыла сбежала?
— Сэнд-Кастл.
— Ох, нет! — Это был вопль отчаяния. — Он может выскочить на дорогу. — Она рванулась с места бегом, а я побежал за ней; из двора Уотчерлеев, в обход их полуразвалившегося дома, и дальше по короткой, заросшей бурьяном подъездной дорожке в грозный внешний мир, где любая машина без труда может убить лошадь.
— Нам его никогда не поймать, — сказала Джинни, когда мы выбрались на дорогу. — Бежать бессмысленно. Мы же даже не знаем, куда он побежал. Она была страшно расстроена, слезы наполняли глаза и текли по щекам. — Где папа?
— Скорее всего объезжает кругом в машине, смотрит. А Найджел в «Лендровере».
— Я слышала, как лошадь проскакала через Уотчерлеев, — сказала она.
— Я была в стойле с жеребенком. Даже не думала... То есть я думала, должно быть, это кобыла...
Перед нами на огромной скорости пронеслась машина, вплотную за ней еще две, по крайней мере шестьдесят миль в час, одна из них впритык обошла тяжелый
— Свернем сюда, — сказал я, указывая влево. С той стороны с грохотом вынырнул мотоциклист, на лицо надвинут черный козырек, едет слишком быстро, чтобы затормозить.
Джинни резко мотнула головой.
— Папа и Найджел поедут по дороге. Но тут есть грунтовая тропа... Она махнула рукой наискось через трассу. — Он может просто наткнуться на нее. А там немного в гору, и даже если он не пойдет туда, так мы по крайней мере увидим его оттуда... оттуда видна дорога... Я там часто езжу. — Не договорив, она опять бросилась бежать, а я старался держаться за ней. Ее лицо исказилось от напряжения, и я столько же сочувствовал ей, сколько боялся за лошадь. Сэнд-Кастл был застрахован — я самолично проверил полис, — но престиж Оливера Нолеса нет. Побег и гибель первого высококлассного жеребца, появившегося на его попечении, вряд ли послужит рекламой его будущему бизнесу.
Грунтовая тропа была грязная, разъезженная и скользкая от недавнего дождя. Еще на ней было великое множество следов лошадиных копыт, одни свежие, другие старые и перекрытые поверх. На бегу я указал на них Джинни и спросил, задыхаясь, может ли она узнать среди них следы Сэнд-Кастла.
— Ох! — Она внезапно остановилась на полном ходу. — Да. Конечно.
Он Не подкован. Кузнец вчера приходил. Папа сказал... — Она с сомнением рассматривала землю. — ...Он пока оставит его без подков, потому что собирается сделать под них кожаные вкладыши... Я не прислушивалась. — Она показала пальцем. — Наверное, это он. Вот эти новые отпечатки... похоже на его следы, правда. — Она вновь бросилась бежать по тропе, теперь подстегиваемая надеждой так же, как ужасом, ладненькая в джинсах, свитере и ботинках для верховой езды, после всего этого принудительного бега трусцой.
Я бежал позади нее, думая, что грязь все равно легко отмоется с ботинок, носков и штанин. Дорога резко пошла в гору и стала сужаться, теснимая нагими колючими кустами; путаница отпечатков копыт безжалостно вела все дальше и дальше.
— Пожалуйста, будь там, — молила Джинни, — ну пожалуйста, будь там. — Ее ноги неутомимо двигались, как поршни, на лице застыло страдание.
— Ой, пожалуйста... пожалуйста...
Муки юности, подумал я. Такие настоящие, такие всепоглощающие... такие памятные. Тропа обогнула кусты и внезапно вынырнула на поляну, где по сторонам расквашенной колеи росла трава; и там стоял Сэнд-Кастл, вскинув голову, трепетными ноздрями втягивая ветер; коричневое с черным животное, олицетворение силы, и красоты, и величия.
Джинни враз замерла и неистово вцепилась в мою руку.
— Не двигайтесь, — прошептала она. — Я сама. Стойте здесь. Не шевелитесь. Пожалуйста, не шевелитесь.
Я послушно кивнул, подчиняясь ее опыту. По виду жеребца было ясно, что он сорвется с места от легчайшего неосторожного движения. Его бока мелко дрожали, ноги напряженно застыли, хвост беспокойно дергался вверх и вниз. Он перепуган, внезапно понял я. Он здесь не дома, растерян, не знает, куда бежать. Он никогда раньше не был на свободе, но его инстинкты еще дики, еще противятся поимке. Лошади никогда по-настоящему не бывают укрощены, они только приучаются к неволе.