Высокие ставки
Шрифт:
— Его дед был механик, — сказал Чарли. — Так же, как мой был молочник, а твой — землекоп.
Я улыбнулся про себя. О моих родителях — школьном учителе и медсестре, — Чарли предпочел не упоминать. Куда респектабельнее упомянуть о дедушке-механике, дяде-сварщике и куче кузенов — членов профсоюза. Впрочем, если политики всех мастей тщательно выискивают у себя предков-пролетариев, ежедневно трижды отрекаясь от родственников-аристократов до того, как успеет пропеть петух, чем я хуже? На самом деле, именно две, казалось бы, не пересекающихся ветви рабочих и интеллигенции дали мне лучшее, что
— Видимо, мистер Хаггернек здесь не по своей воле, — заметил я.
— Да что ты! — сказал Чарли. — Ему нужна твоя помощь.
— Ах, вот как? А как же он стал бы вести себя, если бы хотел дать мне в морду?
— Он не стал бы у тебя завтракать.
Что ж, это достаточно благородно. Вкусив соли под кровом человека, ты уже не можешь его ограбить. Если это правило еще соблюдается, значит, не все потеряно.
Мы сидели за столом на кухне, Чарли курил сигарету, стряхивая пепел в блюдце, а я удивлялся, чего ради он так срочно меня разыскивал. Берт вытер тарелку оставшимся куском хлеба и запил все это кофе.
— А что у тебя на ленч? — поинтересовался он. Это, видимо, вместо «спасибо».
Чарли, похоже, решил, что пора перейти к делу.
— Берт работает клерком у букмекера, — начал он.
— Полегче, приятель, — перебил его Берт. — Работал.
— Работал, — поправился Чарли. — И будет работать. Но в настоящий момент тот, на кого он работал, обанкротился.
— Босс прогорел, — кивнул Берт. — Пришли пристава и вынесли все эти гребаные конторские столы, стулья и все прочее.
— И всех этих гребаных машинисток?
— Не! — сказал Берт, удивленно вскинул брови, и на его лице наконец-то появилось нечто вроде улыбки. — А ты, стало быть, не такая уж дрянь!
— Я загниваю на корню, — сказал я. — Ну, так что?
— Ну, что босс просчитался. Или, как он изволил выразиться, «его математические расчеты были основаны на неверных предпосылках».
— То есть не та лошадь выиграла? Берт улыбнулся.
— Соображает, а? Да, и притом не одна. Понимаешь, я на него отпахал хрен знает сколько лет. У него есть — то есть было — место на всех больших скачках: и в Тэтте, и на Серебряном Круге тоже. Я все больше работал у него самого, то есть лично, сечешь?
— Да.
Букмекеры всегда ездят на скачки с клерком, который записывает ставки. Каждая букмекерская контора высылает команду из двух человек, а иногда и больше, на большинство скачек в округе. Чем крупнее фирма, тем на большем количестве скачек бывают ее представители.
— Ну вот, я, — значит, его пару раз предупреждал, что дела наши идут все хуже и хуже. После того как я проторчал там столько лет, я неприятности просто задницей чуял, понимаешь? А за этот год он не раз влипал по-крупному. Я ему говорил, что он доиграется, что нас опишут. И доигрался ведь, верно?
— А он что говорил?
— Говорил, что, мол, не лезь не в свое дело, — ответил Берт. — А как же не Мое, когда это как раз и есть мое дело, верно? В смысле, тут ведь дело шло о моей работе. Я ею себе на жизнь зарабатывал, все равно как и он. Я ему говорю,
Голос Берта выражал крайнее презрение.
— Но это было не так, — заметил я.
— Вот то-то и оно, черт возьми! Я ему говорю, а он и ухом не ведет. Как последний идиот, блин. А десять дней тому назад он прогорел по-настоящему. Влетел на крупную сумму. Вся контора — псу под хвост. И мы все оказались на улице, и без выходного пособия. Он перебрал кредитов в банке и сидит по уши в долгах.
Я покосился на Чарли. Тот чрезвычайно внимательно изучал пепел на своей сигарете.
— А почему ваш босс не обращал внимания на ваши предупреждения и очертя голову ринулся в пропасть? — спросил я.
— Да никуда он не ринулся! Сидит целыми днями в пивнушке и квасит.
— Я имел в виду...
— Да не, я понял. Почему он пустил все это чертово предприятие на ветер? А потому, что кто-то запудрил ему мозги, вот что я думаю. В день скачек он был весь из себя, пальцы веером и сопли пузырем. А потом возвращается домой и говорит, что фирма накрылась медным тазом. Белый весь, как мел. Аж трясется. Я ему говорю, что, мол, предупреждали же его. И в тот день я тоже ему сказал, что он дает чересчур большую ставку на этого Энерджайза и в случае чего мы всего не выплатим. А он смеется и мне говорит, что, мол, не лезь не в свое дело. И я так понимаю, что кто-то ему шепнул, что Энерджайз точно не придет первым. А он, блин, пришел, и фирма наша накрылась.
Берт умолк. Тишина была оглушительной, как набат. Чарли стряхнул пепел и улыбнулся.
Я сглотнул.
— Э-э... — протянул я, чтобы хоть что-то сказать.
— Это еще не все! — мягко перебил меня Чарли. — Давай, Берт, рассказывай остальное. Берт не заставил себя упрашивать:
— Ну вот, значит, захожу я в субботу вечером в пивнушку. В прошлую субботу, а не тогда, когда Энерджайз выиграл. Это, стало быть, четыре дня назад. Уже после приставов и всего прочего. Ну так вот, зашел в пивнушку Чарли — он туда иногда забредает, — и усидели мы с ним пару кружечек. Мы ведь старые приятели, еще пацанами сдружились. Мы тогда жили в соседних домах, и он ходил в этот свой чертов Итон, а по выходным мы вместе развлекались. Ну вот, посидели мы в пивнушке, излил я ему свои печали, а Чарли и говорит, мол, есть у него один приятель, и ему бы тоже было любопытно все это послушать. Ну, вот мы и того... пришли.
— А какие у тебя еще проблемы? — спросил я.
— Э-э... Ага. Видишь ли, у босса была пара букмекерских контор. Ничего особенного, просто пара контор в Виндзоре и в Стейнсе, понимаешь? Та контора, куда явились пристава и все вынесли, она была как раз позади той лавочки в Стейнсе. И вот, значит, стоит наш босс, держится за голову и завывает, как сирена, потому что всю его гребаную мебелишку выносят. И тут звонит телефон. Конечно, к этому времени телефон уже стоял на полу, потому как письменный стол уже был на улице. И вот, значит, босс присаживается на корточки и снимает трубку, а на том конце какой-то хмырь предлагает ему купить обе его лавочки!