Высокие ставки
Шрифт:
Джордж Вайн закивал.
— Вся беда в том, что теперь она ставит больше, чем раньше, — сказал он. — Вы же знаете этих женщин...
— Джордж, солнышко! — воскликнула она с нежным упреком.
— Да-да, милая, ты знаешь, что делаешь.
— Что толку возиться с мелочью? — с улыбкой сказала она. — Так много не выиграешь.
Он ласково похлопал ее по плечу и сказал мне как мужчина мужчине:
— Когда приходят счета от Дженсера Мэйза, то, если она выиграла, она забирает выигрыш, а если проиграла, то плачу я.
Поппет безмятежно
— Джордж, солнышко, ты такой лапусик!
— А что бывает чаще? — поинтересовался я. — Выигрыши или проигрыши? Поппет поморщилась.
— Фи, мистер Скотт, какой нескромный вопрос!
На следующее утро, в десять ноль-ноль, я заехал за Элли в Хэмпстед.
Я впервые видел ее при дневном свете. День был мерзкий, но Элли сияла. Я подошел к ее двери с большим черным зонтиком, защищаясь от косого дождя со снегом. Она открыла мне уже одетая в аккуратный белый плащ и черные сапожки по колено. Ее волосы были блестящими и расчесанными после мытья, а ее румянец не имел ничего общего с косметикой.
Я галантно чмокнул ее в щечку. От нее пахло живыми цветами и туалетным мылом.
— С добрым утром, — сказал я. Она хихикнула.
— Вы, англичане, такие чопорные!
— Не всегда.
Элли спряталась под мой зонтик, я проводил ее к машине, и она уселась на сиденье, ухитрившись не потревожить ни единого волоска в своей прическе.
— А куда мы поедем?
— Пристегни ремни, — сказал я. — В Ньюмаркет.
— В Ньюмаркет? — переспросила она.
— Лошадей смотреть, — пояснил я, выжал сцепление и направил свой «Ламборджини» примерно на северо-восток.
— А-а, я могла бы и догадаться!
— А что, ты предпочла бы что-нибудь другое? — усмехнулся я.
— Я побывала в трех музеях, в четырех картинных галереях, в шести соборах, в одном лондонском Тауэре, двух палатах парламента и семи театрах.
— За какое время?
— За шестнадцать дней.
— Ну вот, как раз пора соприкоснуться с реальной жизнью.
Блеснули белые зубы.
— Если бы вам пришлось прожить шестнадцать дней с двумя моими малолетними племянниками, вы бы не чаяли, как от них сбежать, от этой реальной жизни!
— Это дети вашей сестры?
— Ральф и Уильям, — кивнула она. — Чертенята!
— А во что они играют?
— Проводите исследование рынка? — усмехнулась она.
— Покупатель всегда прав!
Мы пересекли Северную кольцевую и поехали по магистрали А-1 в сторону Белдока.
— Ральф одевается в солдатскую форму, а Уильям строит на лестнице крепость и стреляет бобами во всех, кто проходит мимо.
— Здоровая агрессивность.
— Когда я была маленькая, я терпеть не могла всех этих развивающих игрушек, которые подсовывают детям, потому что они якобы полезны.
— Всем известно, — улыбнулся я, — что игрушки бывают двух видов. Те, которые нравятся детям, и те, которые покупают их мамы. Угадай, каких производится больше?
— Циник ты!
— Мне это часто говорят, — ответил я. — Но это не правда.
«Дворники» непрерывно работали, стирая снег с ветрового стекла. Я включил обогреватель. Элли вздохнула — похоже, удовлетворенно. Машина без остановок проскочила Кембриджшир и въехала в Суффолк. Полуторачасовое путешествие показалось совсем коротким.
Погода была не самая лучшая, но конюшня, которую я выбрал для трех своих самых молодых лошадей, предназначенных для гладких скачек, даже в июле выглядела бы угнетающе. Два небольших прямоугольных строения, расположенные бок о бок, кирпичные, прочные и приземистые, как все здания эпохи короля Эдуарда. Все двери выкрашены в угрюмый темно-коричневый цвет. Никаких архитектурных излишеств, никаких кадок с цветами, ни клочка травы — все серо и уныло.
Как и многие конюшни Ньюмаркета, эта стояла прямо на городской улице, посреди других домов. Элли огляделась без особого энтузиазма и высказала вслух то, что я думал про себя:
— Больше похоже на тюрьму.
Окна денников зарешечены. На въезде — крепкие ворота в десять футов высотой. Стена, которой обнесены конюшни, утыкана битым стеклом. На каждом засове болтается по висячему замку. Не хватает только охранника с винтовкой. Хотя, по-видимому, временами бывает здесь и охранник.
Владелец всего этого негостеприимного хозяйства и сам оказался довольно суровым. Пожимая нам руки, Тревор Кеннет улыбнулся, но улыбка казалась совершенно непривычной для его угрюмой физиономии. Он пригласил нас к себе в кабинет, укрыться от дождя.
Голая комната. Линолеум, поцарапанная металлическая мебель, лампочка без абажура и кучи бумаг. Полная противоположность кабинету Руперта Рэмзи. Жалко, не к тому я повез Элли...
— Ваших лошадей устроили нормально, — сказал он, словно ожидая, что я буду спорить.
— Это замечательно, — вежливо ответил я.
— Вы небось повидать их захотите? — Поскольку именно за этим я и приехал сюда из Лондона, вопрос показался мне дурацким. — Ну, само собой, их сейчас не тренируют.
— Да, конечно, — согласился я. Предыдущий сезон гладких скачек завершился полтора месяца назад. До следующего было еще месяца три. Ни один владелец, пребывающий в здравом уме, не подумал бы, что его лошади, предназначенные для гладких скачек, будут в работе в декабре месяце. Тревор Кеннет умел изрекать очевидные вещи!
— Дождь идет, — сказал он. — В неудачный день вы приехали.
На нас с Элли были плащи, а я захватил зонтик. Тревор Кеннет долго нас разглядывал и наконец пожал плечами.
— Ну, пошли, что ли...
Сам он надел непромокаемый плащ и шляпу с обвислыми полями, которая явно уже немало лет защищала его от непогоды. Он провел нас через первый прямоугольник. Мы с Элли шли за ним, Элли жалась ко мне, прячась под зонтик.
Кеннет отодвинул засов на одной из уныло-коричневых дверей и распахнул обе половинки.