Высота
Шрифт:
Булавин даже не обернулся. О своей «непробиваемой броне» он мог бы многое рассказать, пожаловаться на судьбу или просто попросить плеснуть новую порцию виски в стакан, но что толку? Костяшки на обоих кулаках сбил, доказывая стенам, что ему не больно.
И ведь было не больно… в самом начале. За ночь на узкой койке Кузьмича так убедил себя в том, что поступил правильно, потом еще день ничего не болело. Отпрыгал не хуже чем в молодости. Судьи восхищенно охали, зрители хлопали в ладоши, а он без всяких эмоций снова шел на старт и прыгал. Точно, расчетливо и быстро. Как итог — заслуженное второе место, невиданный успех
Потом тоже все шло по накатанной. Возвратился в пустую комнату с медалью в кармане, умылся, собрал вещи, и все было нормально. Непривычно — да, но больно — нет. И только ночью, проснувшись в холодном поту, понял, что все… Лучшее стало прошлым. Его Карина, его самая лучшая девочка с красивыми романтическими мечтами и большим сердцем, ушла от него.
«А могло ли быть иначе?» — задавался вопросом, но ответ не радовал. Оставалось ждать, смотреть на нетронутую подушку рядом и ненавидеть себя. Каких-то жалких пять минут спора перечеркнули его собственную сказку. И на хрустальный башмачок надеяться не стоило, ведь он не принц. Не любовник, не начальник и не муж…
— Ну, какой из меня, к чертовой матери, муж? — с горечью в голосе сказал пианист.
— Думаю, не самый худший, — ответил Кузьмич. В этом он ни секунды не сомневался.
— Иван, ей двадцать три, а я давно не мальчик. Плюс травма… — он невесело усмехнулся. — Даже твой чудо-доктор никаких гарантий не дает. Тут, знаешь, или молодая жена или последние годы спорта. Хорошенький выбор!
— Глеб, она ведь не такая, как Марина. Она бы ждала.
— Сколько ждала? — от вопросов начинала болеть голова. Бесполезный спор, сам уже сотни раз взвешивал все за и против, но итог был прежним. — Сколько бы она ждала? Год-два? Видеться с мужем на выходных, а то и реже- ты думаешь это мечта молодой женщины?
— А клуб? Мне казалось, что ей у нас неплохо…
— Иван, ты ведь сам видел, что случилось после падения Лешки… — воспоминания всплыли в памяти. — Это будет не жизнь, а нервотрепка.
— И ты решил, что даже пробовать не стоит! — Кузьмич чуть не грохнул кулаком о стол. — Рассудил за двоих и вынес приговор! Молодец, Булавин, а о ней ты подумал? Что она чувствует, как переживает?
Глеб затравленно посмотрел другу в глаза. Умеет тот добраться до самых болезненных ран. Внутри все сжималось от ярости и отчаянии, но он «машина», его девочка все правильно сказала. Он железная бездушная машина по заколачиванию денег и медалей. Только чего ж так паршиво?
— Мы не так уж и долго были вместе. Она забудет, в двадцать три раны заживают быстрее, — Глеб отошел наконец от инструмента и налил себе выпить. Мысль о том, что рядом с его женщиной вскоре появится другой, пока без хорошей порции виски даже допускать не хотелось. И без разницы, эгоизм это или ревность, в святые он никогда не рвался.
— А твои раны? Неужели так просто вырвать ее из жизни? — невесело усмехнулся инструктор.
— Не трави душу, — мужчина скривился, как от боли.
— Ага! А еще скажи, что ты в нее не влюбился, как пацан!
— Нет, не как пацан… Ты хочешь знать, люблю ли я ее? А я не знаю! Это какая-то дикая смесь из необходимости, привычки и зависимости, когда врозь скучно, а вместе и вечности мало. Я раньше не знал, что так бывает, как не думал, что могу быть счастливым от одного только вида спящей рядом
— То-то я смотрю, снотворное хлещешь литрами, — Кузьмич ткнул на пустую стеклотару. — И как, помогает? Ух, видела б тебя Карина…
Булавин не смог сдержать улыбки. Его молоденькая помощница наверняка устроила бы настоящий разнос с лекцией о вреде алкоголя, а потом напоила бы бульоном и уложила спать. Спать… Глаза слипались.
— Знаешь что, — Кузьмич покрутил в руках опустевший бокал. — Я тебе, конечно не советчик, но считаю, ты допустил ошибку. Не исключено, что самую большую в своей жизни.
— Иван…
— Не перебивай, когда старшие говорят! — от усталости сил на долгие разговоры у Кузьмича не осталось. Добраться б до дома. — Травма твоя, ее молодость, парашютизм этот экстремальный — все только страхи. Не верю, что два любящих друг друга человека не способны придти к компромиссу.
— О чем ты говоришь! — Глеб чуть снова не ударил в стену. — Да я лет через десять, когда она по-настоящему расцветет, возможно, буду уже с палочкой ходить.
— А она будет ходить за ручку с детьми! Маленькими очаровательными ангелочками от другого мужчины!
Удар в стену получился громким, даже Дольф предпочел спрятаться за диван от греха подальше. Кто ж их знает, людей этих? То целуются всю ночь, поспать нормально не дают, то стены бьют…
Кровавая капля упала с разбитого кулака на пол, но Булавину легче не стало.
— Иван, решения приняты. Все. Иди домой. Тебе отдохнуть надо, — сказал он. — А у меня работы завтра вагон и маленькая тележка.
На этом он посчитал разговор законченным. Собрал со стола мусор, выкинул в урну недопитый виски и заварил себе чай. Неудобно было все делать левой рукой, но пальцы на правой сгибались с трудом.
Напрасная боль, и легче не стало, и работать неудобно.
Часть 2. Она
Рука в темноте с трудом нашарила выключатель. Щелчок, и в комнате зажегся свет. Старенькие зеленые обои, ночник с цветастым абажуром, полуторная удобная кровать — с детства знакомая комната. Девушка вытерла со лба пот и откинула одеяло. «Все хорошо, все в порядке. Это просто кошмар!» — убеждала она себя. Прошло трое суток с ночи, когда он приснился первый раз, вся жизнь поменялась, а страх до сих пор не отпускает.
Как он там: здоров ли, невредим, как переживает ее отъезд. Может, не стоило бежать? Может, все-таки существовал шанс все изменить? Вопросы не давали покоя. Тесная связь, которая возникла за последнее время, не прерывалась расстоянием или словами. Она оглядывалась на улице, в надежде встретить его, искала ночью рядом с собой мужское горячее тело, и, задыхаясь от слез, засыпала с подушкой в объятьях.
Как же быстро привыкаешь к совместной жизни с любимым человеком! Все кажется естественным, как дышать. Считывать по мимолетному взгляду радость и волнение друг друга при встрече, наблюдать бурю чувств и эмоций, сменяющихся в глазах, во время экстаза, дрожать от легких эротичных прикосновений или хохотать над шутками, понятными только двоим. Ведь ей не приснилось все это! И пускай Глеб не признавался в любви, он каждым жестом и взглядом выдавал себя изо дня в день. Разве будет мужчина без любви так трепетно заботиться и целовать, слово жить без этого не может.