Высшая ценность
Шрифт:
Коротко, практически без замаха, я ударил шефа ребром ладони по шее. А когда он, захрипев, согнулся, добавил рукоятью пистолета в висок. Подхватил внезапно обмякшее тело. Прислушался, машинально нащупывая пульс.
Шеф дышал. Тяжело, хрипло, надрывно, но дышал. По виску, пятная коротко подстриженные волосы, медленно расплывалось темное пятно. Пульс наличествовал, ровный, хотя и редкий… Хорошо. Убивать его я не хотел. Дмитрий Анатольевич Темников был все-таки моим учителем.
И до недавнего времени — другом.
Расколотая телефонная трубка, не издавая ни звука, лежала на полу.
Кое-как уложив
На часах — половина третьего. Времени еще полно. Я даже не знаю, куда его еще потратить. Бродить ночью по городским улицам — глупо. Спрятаться, вернуться обратно в ставшие мне временным пристанищем трущобы — тоже не самое лучшее решение.
Я взглянул на бессильно откинувшего голову шефа. В тусклом свете выбравшейся наконец из-за туч луны и по мере сил помогавших ей уличных фонарей запекшаяся на его виске кровь казалась черной. Грудь размеренно поднималась, и я слышал тихий свист его дыхания.
— Вы не правы шеф, — негромко сказал я. — Все-таки вы не правы. Будь я и в самом деле темным, то не стал бы рисковать. Я бы вас убил. А потом, лежа на диване, спокойно дождался рассвета, попивая ваш же чаёк… Я не с тьмой.
«Но и не со светом, — безмолвно возразил шеф, — потому что, будь ты со светом, ты бы не влип в эту дурную ситуацию».
И я не нашел, чем ему возразить.
Шеф был прав.
Тогда кто же я? Почему я?
Зачем я?
На ощупь отомкнув многочисленные запоры, я беззвучной тенью выскользнул из квартиры. И вздрогнул, услышав раскатистый щелчок запирающегося замка. Вообще-то дверь можно было не запирать, а просто прикрыть, но сейчас не то время, чтобы спать с открытыми дверями… Да и когда оно было, «то» время?
Разве что только в саду эдемском. Но тогда человечество просто не успело еще изобрести замки.
Ночь всегда сменяется утром, а утро — днем. Этот порядок установлен Господом еще до появления человека и наверняка сохранится после его уничтожения. Ночь — утро — день — вечер. И опять ночь. Так было всегда. Так будет всегда. Никаких исключений.
Во всяком случае, сегодня их точно не ожидалось.
Ночь — утро — день… Два часа дня.
В два часа дня я неторопливо шел по городской улице, позволяя текущему по тротуару реденькому людскому потоку нести себя, куда ему вздумается. Бродил я так уже довольно долго — чуть ли не с самого утра. Понимал ведь, что меня ищут, что очнувшийся шеф уже позвонил-таки по трем девяткам и, посадив на мой хвост инквизиторов, наверняка поднимает сейчас на ноги Управление. Понимал, что, шляясь здесь и бестолково любуясь прекрасно знакомой мне архитектурой, совершаю форменную глупость. Но все равно ходил.
Почему бы и нет, если уж мне так хочется попасть в подвалы инквизиторов? В конце концов, каждый сходит с ума по-своему.
Вот я, наверное, уже сошел…
Дом. Красивый, ухоженный… четыре да пять… девятиэтажный. Притулившаяся сбоку церковь, одна из многих десятков, украшающих наш город. Еще один дом напротив. Тоже красивый, с лепниной. Спрятавшееся за стеклянными окнами-витринами кафе. То самое судьбоносное кафе, в котором я в прошлый раз говорил с Еременко, прежде чем с головой нырнуть в омут неповиновения
Может быть, стоит зайти? Просто зайти, и все.
Я вздохнул. Перешел улицу. Толкнул слабо скрипнувшую дверь… и, первым делом окинув взглядом помещение, вздрогнул.
За моим любимым угловым столиком, укрывшись от посторонних глаз туманным веером спокойствия и внешнего безразличия, сидела женщина. Сидела и, чуть прищурившись, смотрела, на меня. А за ее спиной мраморно-белыми статуями застыли две человеческие фигуры с вышитыми на рясах крестами: золотистым и черным. Неподкупные телохранители, верные стражи, цепные псы, оберегающие свою хозяйку от всех и всяческих неприятностей… Хотя на самом деле я не думаю, что конкретно эта женщина нуждалась в охране.
Тонкая сухонькая ручка поднялась и ласково поманила меня. И, будучи не в силах противиться, на деревянных негнущихся ногах я шагнул к столику.
— Я знала, что ты придешь, — негромко сказала женщина. И, указывая на стоящий напротив стул, все так же тихо добавила. — Садись.
Я медленно кивнул, послушно пододвинул стул и сел. А потом поднял голову и, постаравшись не вздрогнуть, встретился глазами с всепонимающе-спокойным взглядом Матери Ефросиний.
Говорят, глаза — зеркало души. Так говорят, и я в это верю… Только в чью душу я сейчас смотрел, видя там бесконечно холодные и острые кристаллики льда? В душу простой смертной женщины Матери Ефросиний или через нее в душу самого Бога?
А еще, я очень хотел бы знать, что видит в моих глазах она.
— В тебе поднимает голову тьма. — Мать Евфросиния едва заметно покачала головой. Маленькая седовласая женщина, преисполненная холодным заревом не принадлежащей этому миру силы. — Ты не хочешь этому верить, ты не можешь это принять, но тем не менее твой путь фактически уже предопределен. И он не ведет к свету… Я вижу, что сейчас ты вряд ли способен воспринять мои слова. Но я все равно буду говорить, обращаясь к той крупице божественного света, которая, я надеюсь, все еще теплится в глубине твоей души.
— Да, — я сдержано кивнул. — Теплится. В моей душе теплится. А вот в душах Темки Петухова, Сереги Лучкина, Егора Калицкого, Эдгара Рязанова и еще многих-многих моих коллег — уже нет. Да и сами-то души их теперь никто не ведает где-то ли у Господа в раю, то ли у Дьявола на зубах… Так что вы хотите сказать мне, святая мать? Зачем вы меня ждали?.. А ведь вы ждали, не так ли?
— Ждала, — спокойно подтвердила Мать Евфросиния, ничуть не впечатлившись прозвучавшим в моих словах вызовом.
— Зачем? Чтобы подготовить засаду, задержать, бросить в подвал?
Я понимал, что если бы засада в самом деле была, то меня давно уже повязали. И вряд ли сопровождающие святую церковники пялились на меня столь удивленно.
Скорее всего, Мать Евфросиния просто пожелала навестить это кафе, никого не поставив в известность относительно целей визита. Вот только, скрывая свое потрясение, я не мог удержаться от гневных выпадов в ее адрес… Или это за меня говорила набирающая во мне силу тьма?
— Чтобы спросить, что ты собираешься делать, Алексей. Всего лишь чтобы спросить… и посоветовать, как можно лучше обдумать выбор своего пути. Потому что, если ты ошибешься, все мы — ты, я, твои коллеги, горожане… весь мир — рискуем оказаться в пасти Князя Тьмы.