Выстрел, который снес крышу
Шрифт:
– И давно это было?
– Да почти каждый раз, когда эти приезжают!
– Кто эти?
– Бандиты!
– А кто конкретно? Может, имена запомнил, клички?
– Лукавый был, Шаман, Бес, в общем, всякая нечисть, – брезгливо скривился Роман.
– Сарацин, Мазут, Зубр… – осторожно, чтобы не спугнуть фортуну, подсказал Торопов.
– Сарацин?.. Вроде да… Мазут?.. Что-то было, – припоминая, кивал парень. – Да и Зубр вроде был.
– А Горухан?
– Горухан?.. Кажется, да…
– Высокий такой, как ты. Волосы черные, лицо широкое, черты лица грубые…
– Широкое
– Ну, можно сказать, что мордастый, – засмеялся Торопов.
– И крутой, да?
– Крутой. Очень крутой…
– Да, был такой. С Эльвирой в номерах закрывался…
– Может, у них роман был?
– Может, и был. Эльвира – баба красивая, хоть и не молодая…
– Это кому-то не нравилось?
– Кому не нравилось? – эхом отозвался Роман.
– Не знаю. Возможно, врачу какому-то или кому из персонала.
– Ну, врач есть. Косынцев Илья Макарович. Она ему очень нравится.
– А мог бы он человека из-за нее убить? Того же Горуханова?
– Я не знаю, – крепко задумался Роман. – Он, вообще-то, злой, людей ненавидит, над больными издевается. И еще развратом занимается.
– Развратом?
– Еще каким!.. Говорю же, у нас тут сауна для своих есть. Для городских вход с улицы, а для наших – со двора. Прямо за пищеблоком вход. Больных овсянкой на воде кормят, а для наших в сауне – пир горой. И еще повара водку гонят. Не самогон, а именно водку, сливовую, повышенной очистки. Вку-усная!.. И где они наркотики берут, тоже знаю. У них лаборатория в подвале, они там наркотики из лекарств делают. Нейролептики, антидепрессанты, анксиолитики всякие. Меня близко к этой кухне не подпускают, поэтому я точно не скажу, из чего там наркотики синтезируют. Но вставляет эта дрянь, я вам скажу… Девчонки потом такое вытворяют!
– Какие девчонки?
– Ну вы даете! – изумленно вытаращился на Торопова санитар. – У нас тут такие девочки лечатся, модельное агентство Дольче и Габбана отдыхает. Это которые на госпитализации. А есть еще дневной стационар, там пограничники лечатся…
– Какие пограничники? – не понял Павел.
– Мы их так называем, – бравурно подмигнул Роман. – Это больные в пограничном состоянии, ну, не совсем еще больные. Они лечатся, их кормят, а вечером они домой идут… А считается, что лечат. Красивых девочек сажают на наркотики, а потом в сауну. И для своих, и для чужих, ну, в смысле, для городских. Братва и девочек наших жалует, и наркотики…
– Ты же говорил, что они со своими девочками приезжают, – напомнил Торопов.
– Когда со своими, а когда наших им подавай. Там у Косынцева своя такса…
– Значит, Косынцев этими делами занимается?
– А вы что, не верите мне? – возмутился вдруг санитар.
– Почему же, верю.
– Нет, не верите! Я сам с психами работаю, я их души насквозь вижу! – взбудораженно вскочил со своего места парень. – Вы сами сейчас во всем убедитесь. Косынцев сейчас в бане с девочками. Сами увидите, какие там красавицы! И все под кайфом. Пошли!
Он попытался схватить Павла за руку, чтобы потянуть за собой к выходу, но Торопов уклонился
В коридоре было чисто, светло, но пустынно – ни больных, ни медперсонала. Эхо шагов гулко отскакивало от истертой плитки на полу, от давно некрашенных, местами облупленных стен. Пахло лекарствами и карболкой. Но все-таки у Торопова возникло ощущение, что этаж необитаем.
Признаки жизни проявились на лестничной площадке. В отделение в сопровождении санитара заходили три пациента: молодой человек с инфантильным выражением лица, взбудораженный мужчина с лихорадочным блеском в глазах, седовласый морщинистый старик, который безмолвно смеялся, плотно сомкнув губы и рукой держась за живот. На Павла никто из них не обратил внимания. Зато санитар подозрительно посмотрел на своего коллегу.
– Ты чего здесь делаешь? – грубым, зычным голосом спросил он.
– Дела у меня, не видишь!
Ответил Роман с гонором ответственного лица, но шаг его участился, как будто его что-то напугало.
Из здания главного лечебного корпуса они вышли через запасной вход, по тротуару, мимо вещевого склада и трансформаторной подстанции направились к пищеблоку, возле которого разгружалась машина с хлебом.
За пищеблоком, примыкая к забору, тянулось здание, сложенное из серых бетонных блоков.
Роман еще больше ускорил шаг, проходя мимо длинного трехступенчатого крыльца под козырьком из темных шиферных листов. Железная, недавно покрашенная дверь была закрыта, но санитар нервно посматривал на нее в тревожном ожидании, видимо, боялся, что она сейчас откроется.
Зато за ручку другой двери в дальнем конце здания дернул без опаски.
– Сейчас вы во всем убедитесь! – пафосно проговорил он, распахивая следующую дверь.
Из маленькой раздевалки с железными шкафчиками для одежды Торопов шагнул в моечную. Он не хотел туда заходить, но Роман, одной рукой распахнув перед ним дверь, другой толкнул его в спину.
В душевых ячейках он увидел двух голых женщин, которых к числу девочек можно было отнести весьма условно. Одной было явно за пятьдесят, другой как минимум за шестьдесят… Правда, на появление мужчины они отреагировали так, будто были невинными девами невероятной красоты и совершенной телесной прелести; от их визга у Торопова заложило уши.
– Ну и где здесь Косынцев? – закрывая дверь со стороны предбанника, озлобленно спросил он.
– А что, его там нет? – Роман открыл дверь, перешагнул порог, но тут же выскочил обратно, отлепляя от лица намыленную мочалку. – Ой, мои глаза!
Он стремился поскорее покинуть раздевалку, чтобы промыть глаза от мыльной пены, но Павел его опередил, поскольку не хотел становиться жертвой разъяренных купальщиц.
Санитар бросился к первому крыльцу, которого так боялся, но Павел не торопился следовать за ним. Роман скрылся за дверью, но вскоре появился снова, правда, уже без халата. Двухметрового роста мужчина в джинсовом костюме крепко держал его за руку, подняв локоть на уровень головы.
– Как же ты уже достал, Дудник! – пробурчал он, сталкивая с крыльца парня, бледный вид которого навел Торопова на определенные и не очень приятные мысли.