Выстрел в чепчик
Шрифт:
При упоминании бабы Раи Старая Дева поджала свои узкие губки и недовольно буркнула:
— Да, она крутилась во дворе, когда холодильник выгружали. Самохин как раз из подъезда с чемоданом выходил.
— Куда-то уехал? — в ответ на доброту Старой Девы и чтобы не показаться неблагодарной, спросила я.
Старая Дева встрепенулась, учуяв полноценный разговор.
— Тонька опять его погнала, — не скрывая удовольствия, заговорщически сообщила она. — Всех теперь убеждает, что будет развод. Ты веришь?
Я пожала плечами:
— Не знаю.
— Никакого развода не будет, — заверила Старая Дева. — Уже небось ему в общежитие звонит и умоляет вернуться обратно.
— И пускай возвращается, нечего глупостями заниматься, — ответила я, испытывая самые дружеские чувства к чете Самохиных.
— Он-то вернется, а вот Колднер к Кларе не вернется. Я знаю, он к любовнице ушел. И надо что-то делать с этой кошкой, — без всякого перехода вдруг сказала Старая Дева. — Повадилась, дрянь, на мой коврик гадить. Хочу ее занести.
Речь шла о кошке, которую дружно кормили всем подъездом, три раза в год пристраивая по знакомым ее котят.
— Не надо заносить, — рассердилась я. — Надо коврик почаще выбивать. Кошка — существо опрятное и умное, на чистый коврик не нагадит. Она думает, что это не коврик, а песок.
Таким высказыванием я рисковала лишиться расположения Старой Девы и обязательно лишилась бы, если бы не стрела. Стрела просвистела мимо моего уха и воткнулась в дверь подъезда.
Пока я приходила в себя от шока, Старая Дева, забыв про кошку и коврик, визгливо высказывала свое мнение насчет прилетевшей стрелы. В своем мнении она недвусмысленно склонялась к мысли, что всех местных мальчишек, не исключая и моего Саньки, надо собрать в одну кучу и торжественно отправить на костер, как поступили в свое время святые отцы с Джордано Бруно, тоже позволявшим себе черт-те что.
Когда сознание мое прояснилось, я не стала туманить его диспутом со Старой Девой, а занялась извлечением из двери стрелы. Думаю, не надо пояснять, что это была та самая стрела, которую жевала моя Роза.
Старая Дева, надо ей должное отдать, недолго оставалась безучастной. Увидев, что одной мне не справиться, она пришла на помощь, и вдвоем мы вытащили из двери стрелу.
— Я знаю, кто стрелял! — завопила она, осененная вдруг какой-то мыслью. — Я видела эту стрелу у мужчины, который изредка бывает у вас в гостях. Он еще утром, когда я Жульку выгуливала, сидел у подъезда на лавочке и вертел эту стрелу в руках.
— Как он выглядел? — коченея, спросила я.
— Он был в плаще и шляпе, — с достоинством сообщила Старая Дева, гордясь тем, что она полезна.
— Пупс! — взвыла я.
Глава 26
Абсолютно естественно то, что после столь странных событий я не пошла домой, а отправилась к Тамарке. Поскольку застать Тамарку вероятней всего можно в офисе ее компании, туда я и отправилась.
Тамарка восседала в своем кабинете в сумасшедше дорогом кресле за фантастически дорогим столом и с кем-то трепалась по телефону — последнему чуду техники и дизайна.
Могу сказать лишь одно — ни в чем нет у Тамарки меры. Отсутствие меры приводит к потере вкуса — мысль не свежая, но точная. Точно и то, что деньги почему-то всегда попадают не в те руки. Плоды капитализма.
— Слава богу, ты жива, — обрадовалась Тамарка, увидев меня.
— А что со мной должно сделаться? — насторожилась я.
— Послушай своего сына, — сказала Тамарка, протягивая мне трубку параллельного телефона и повторяя свой вопрос:
— Не поняла, что делает твой папа?
Я приложила трубку к уху и услышала жизнерадостный Санькин голосок.
— Папа вешает маму, — сообщал мой сын.
Мне, как и Тамарке, сделалось не по себе.
— А куда он ее вешает? — спросила Тамарка.
— На стенку, — со знанием дела пояснил Санька.
— А мама твоя оттуда не упадет?
— Не-а, папа взял толстую веревку.
Тамарка с осуждением уставилась на меня и, прикрыв трубку рукой, зловеще прошептала:
— В твоем доме происходят страшные вещи.
Я пребывала в такой растерянности, что ответить ничего не могла.
— Если папа вешает маму, то что же делает баба Рая? — поинтересовалась у Саньки Тамарка.
— Баба Рая радуется, и я вместе с ней, — бодро сообщил мой сын.
Я хлопнула себя по лбу и завопила:
— Речь идет о моем портрете! Они вешают его!
О, горе! Я побежала!
— Постой-постой, сумасшедшая, — выскакивая из кресла, вцепилась в меня Тамарка. — Зачем приходила-то, расскажи!
— Потом, — вырываясь, закричала я. — Потом!
Женька вешает картину, надо ему срочно помешать!
Тамарка схватила меня за шкирку и, пользуясь тем, что намного сильней, усадила в свое дорогое кресло.
— Мама, ты невозможная! — возмутилась она. — Прибегаешь, тут же убегаешь, ничего не объяснив.
А как же я? Обо мне ты подумала?
— При чем здесь ты?
— Я с ума от любопытства сойду. Что случилось?
Почему нельзя вешать картину?
— Будто не знаешь, черт возьми! — рассердилась я, выскакивая из кресла. — Зачем ее вешать, когда она все равно упадет?
— Да почему же она упадет, если она уже падала? — спросила Тамарка, грубо возвращая меня в кресло. — Сиди! Говорю тебе, сиди!
— Не могу сидеть, когда там меня вешают!
— Мама, ты невозможная! — топнула ногой Тамарка. — Скажешь ты, в чем дело, или нет?
— Скажу, — успокоила ее я. — Скажу, только прекрати меня турзучить. И вообще, отойди.
— Я отойду, а ты сбежишь.
— Не сбегу, — пообещала я, не собираясь выполнять обещания.
Однако Тамарку не проведешь. Она отошла от меня, но не к столу, а к двери, таким образом перекрыв мне путь отступления.
— Так в чем дело. Мама? — спросила она. — Что ты так волнуешься? Стрела уже была, картина падала, так в чем же дело?