Выстрел в лицо
Шрифт:
Брунетти, сыгравший со своими отпрысками чуть ли не тысячу партий в «Монополию», был уверен, что ген капитализма передался и им. В отличие от матери, дети вполне живо интересовались деньгами, очевидно получив в наследство от деда и его капиталистические наклонности.
— И он что, считает, что там можно заработать? — спросил Брунетти и, боясь вызвать недовольство жены слишком очевидным вопросом, тут же добавил: — Ничем не рискуя?
— В смысле? — обернулась она к нему.
— Ну, в смысле не криминальным путем. — Брунетти и сам понимал, как глупо это прозвучало.
— Хорошо, хоть ты видишь разницу между двумя этими
Какое-то время они шли молча. Вдруг Брунетти остановился.
— Слушай, а с чего это твоя мама заговорила про наши гастрономические пристрастия? Ну, про то, что наши дети якобы ужасно разборчивы в еде?
— Просто жена Катальдо — вегетарианка, а мама не хотела привлекать к этому внимание. Вот я и решила «взять вину на себя» — так у вас в полиции говорят? — ответила Паола и легонько сжала руку мужа.
— То есть моя невероятная прожорливость — это полнейшая фикция, да? — не удержался Брунетти.
Ему показалось или она и впрямь на какое-то мгновение замешкалась?
— Да, — в конце концов согласилась Паола и, улыбнувшись, потянула его за руку: — Это полнейшая фикция.
Если бы Брунетти не проникся за время беседы симпатией к Франке Маринелло, он бы наверняка отметил, что она и без всякого вегетарианства привлекает к себе достаточно внимания. Но Цицерону удалось полностью изменить мнение Брунетти об этой женщине — ему даже захотелось защищать и оберегать ее.
Они прошли мимо дома Гольдони, повернули сначала налево, а затем направо, к Сан-Поло. Когда они вышли к campo, Паола остановилась и огляделась вокруг.
— Странно видеть площадь такой пустой, — сказала она.
Брунетти с детства любил эту площадь — за обступившие ее деревья и за простор. Площадь с базиликой Санти-Джованни-э-Паоло была слишком маленькой, да еще и со статуей посередине, так что, играя в футбол с друзьями, они частенько отправляли мяч в канал; площадь Санта-Маргерита отличалась странной формой и всегда казалась ему чересчур людной и шумной — особенно теперь, когда отреставрировали базилику. Площадь Сан-Поло нравилась Брунетти как раз за то, что не поддалась всеобщей коммерциализации — она была застроена магазинами только с двух сторон, упорно отказываясь служить мамоне. Сама церковь, разумеется, не устояла перед искушением: придя к выводу, что красота приносит больше денег, чем благородство, здесь с недавних пор начали взимать плату за вход. Не то чтобы внутри было на что смотреть: так, пара работ Тинторетто да фрески из цикла «Крестный путь» кисти Тьеполо.
— Гвидо, — потянула его за рукав жена, — пошли домой. Уже почти час ночи.
Брунетти принял это своеобразное предложение мира, и вдвоем они направились домой.
К большому удивлению Брунетти, на следующий день ему в квестуру позвонил тесть.
Поблагодарив за ужин, Брунетти терпеливо дожидался, когда же тот раскроет причину своего звонка.
— Ну, что ты думаешь? — наконец спросил граф.
— О чем?
— О ней.
— Франке Маринелло? — Брунетти постарался скрыть удивление.
— О ком же еще? Ты же весь вечер просидел напротив нее.
— Я не знал, что, оказывается, должен был ее допрашивать, — возмутился Брунетти.
— Тем не менее допрашивал, — сухо заметил граф.
— Боюсь, только по делу Цицерона, — объяснил
— Я в курсе, — сказал граф.
Уж не ревность ли слышалась в его голосе?
— А что вы обсуждали с ее мужем? — поинтересовался Брунетти.
— Землеройное оборудование, — с тоской отозвался граф, — и все прочее в том же духе. Цицерон как тема явно интересней, — добавил он после короткой паузы.
Брунетти вспомнил, что томик с речами Цицерона ему преподнес на Рождество сам граф, причем с припиской на титуле, что дарит зятю одну из своих любимых книг.
— Но?
— Но Цицерон не пользуется большой популярностью среди китайских бизнесменов, — ответил граф и, чуть подумав, с театральным вздохом добавил: — Наверное, потому, что он ничегошеньки не знал о землеройном оборудовании.
— А китайским бизнесменам известно больше? — поддел его Брунетти.
Граф рассмеялся.
— Ты, Гвидо, любой разговор превращаешь в допрос с пристрастием, — заметил он и, прежде чем Брунетти успел возразить, сказал: — Да, те китайцы, с которыми я знаком, проявляют повышенный интерес к землеройному оборудованию, особенно к бульдозерам. Как, впрочем, и Катальдо с сыном — я имею в виду, с сыном от первой жены. Они заправляют машиностроительной компанией. В Китае, как известно, идет строительный бум, и их фирма получила заказов больше, чем может выполнить. Вот Катальдо и просит меня стать его компаньоном и инвестором. Предлагает акции своей компании.
За годы общения с тестем Брунетти понял, что на рассказы графа о бизнесе следует реагировать как можно сдержаннее, поэтому в ответ на его монолог выдал лишь осторожное: «Ага».
— Но вряд ли тебе все это интересно, — совершенно справедливо заметил граф. — Как она тебе показалась?
— А можно узнать, почему вы спрашиваете?
— Потому что я сто лет с ней знаком, но толком ни разу и не разговаривал — до недавнего случая, когда за ужином мы оказались на соседних местах и со мной произошло то же, что и с тобой. Мы начали с обсуждения какой-то газетной статьи, как вдруг перекинулись на «Метаморфозы». Я и не заметил, как это получилось, но удовольствие от беседы получил колоссальное. Сколько лет ее знаю, а даже не подозревал, на что она способна. Короче говоря, я попросил Донателлу, чтобы она посадила Франку напротив тебя. Ты за все эти годы достаточно настрадался, развлекая наших гостей-зануд, так что я решил, что ты заслуживаешь поощрения.
— Спасибо, — отозвался Брунетти, оставляя без комментариев оценку, вынесенную графом своим друзьям. — Вышло очень познавательно. Оказывается, она даже речи против Верреса читала.
— Рад за нее, — весело откликнулся граф.
— Значит, вы знали ее раньше?
— До брака или до операции? — уточнил граф.
— До брака.
— И да и нет. Видишь ли, она всегда больше дружила с Донателлой. Кто-то из родственниц Донателлы попросил ее приглядеть за Франкой, когда она приехала сюда учиться. Кажется, занималась историей Византии. Но через два года учебу пришлось прервать — дома начались проблемы. Отец умер, и она была вынуждена пойти работать. Мать ничем ей помочь не могла, она ни дня в своей жизни не трудилась. Я не очень-то помню подробности этой истории, — добавил граф. — В отличие от Донателлы. Когда все это проговариваешь вслух, такое ощущение, будто пересказываешь мыльную оперу, — извиняющимся тоном сказал он. — Ты уверен, что тебе все это надо выслушивать?