Выстрелить первым...
Шрифт:
Поэтому я и рассмеялся, хотя мне не было смешно. Но я знал: надо что-то сделать сейчас, потом будет поздно, сейчас, пока они слишком возбуждены, чтобы испытывать страх.
— Ты приготовил веревку, Джоэл?
— А ты хорошо видишь в темноте?
Сейчас я завладел их вниманием, если доберусь до Бостона или Джефферсона живым, тогда мне повезет.
— Думаете, я здесь один? Мои ребята в лесу, из темноты наблюдают за вами. Если со мной что-то случится, я не дам за вашу жизнь и гроша.
— Ты врешь! — взревел Джоэл Риз. — Ты врешь, будь ты проклят!
Но в его голосе звучал страх.
Мы выехали,
Мои слова произвели-таки впечатление, они были испуганы до дрожи в коленках. Один раз, когда в лесу хрустнула ветка, даже подскочили, приподняв винтовки.
— Нет смысла драться, — сказал я. — Когда мои друзья захотят взять вас, они возьмут. Сейчас вы живы только потому, что они видят — вы меня не тронули. Если же со мной что-то случится — до города не доедете живыми.
— Заткнись! — рявкнул Риз. — Когда мы доберемся до города, с тобой поговорят по-другому.
К нему наклонился кряжистый человек, ехавший справа.
— Я помогу тянуть веревку, на которой тебя будут вешать, Бейкер! Эту веревку оценят в приличную сумму. Ее можно потом разрезать на четырехдюймовые куски и продавать: как же, на ней повесили самого Каллена Бейкера! Я смогу пить на эти денежки целый месяц!
В глубине темного леса заухала сова, и я понял, что пугал врагов не напрасно, потому что это была не сова, а Билл Лонгли! Впереди закричала еще одна, а потом крики послышались и сзади, и по обеим сторонам дороги.
Риз грубо выругался, однако в его голосе явственно слышался страх. Всадники сбились в кучу — боялись оказаться пойманными.
— Лучше отпустите меня по-хорошему, — сказал я. — Если вдруг я упаду с мула, вам не уйти живыми.
У ребят не было возможности сразу выручить меня — по численности противник превосходил их втрое, в стычке мог погибнуть и я. Мы все ехали какой-то сплошной темной кучей. А в городе меня ждала тюрьма.
Чэнс подвел меня к двери тюрьмы.
— Ну вот, теперь все, Каллен, а потом мы переловим всех остальных.
— Никогда.
— Мы их уже подманили. Остается только привести солдат из других городов и окружить твоих головорезов. Затем мы сомкнем кольцо вокруг них и уничтожим за милую душу. — Я промолчал, а Чэнс добавил: — У нас есть информаторы. Боб Ли умрет сразу же, как появится дома, а с ним и Лонгли.
— Вам повезло, что вы поймали меня, — сказал я. — А с ними вам не совладать.
Торн засмеялся:
— Нам донесли, что ты был у Кейти. Хотя донес и не наш информатор.
Из окна был виден покрытый травой пустырь, если смотреть сбоку, можно было заметить офис судьи Тома Блейна, старого друга Кейти.
Было жарко и тихо. Тихая ночь, лишь несколько горящих окон освещали темную улицу; мягкий ветерок шелестел листьями вяза. Время от времени кто-то проходил под окнами, и тогда шаги цокали по деревянному тротуару.
Приподнявшись, я схватился за оконную решетку и потряс ее. Ни один человек, не считая одного немца в шахтах Колорадо, не мог поднять вес больше, чем я. Взявшись обеими руками за прутья решетки, я попытался выдрать их.
Прутья держались в камне намертво. Я постарался дернуть их посильнее — напрасно. Ну, я особо на это и не надеялся. Камера была квадратная, футов десять на десять, и я постарался найти в ней какую-нибудь слабинку. Дверь, ведущая в коридор, казалась самым слабым местом, но я не хотел испытывать ее на прочность, опасаясь разбудить охранников. Мне показалось, что стальные прутья были вделаны лишь в деревянную раму двери — если это так, я выну и прутья и раму, и все остальное.
Кто-то донес на меня. Кто? Кейти? Невозможно. А если учитель Уоррен? Но он так переживал, если вдруг в дом Кейти нагрянут солдаты. У него просто не хватило бы духу.
У меня осталось одно оружие — «дерринджер».
Когда у меня отобрали кольты и винтовку, они не взяли охотничий нож и «дерринджер». В этих краях «дерринджеры» были практически неизвестны. Или известны как дамское оружие, хотя в пулях 44-го калибра нет ничего женственного.
Человек, принесший еду, одетый в синий солдатский мундир, высокий, сутулый и неуклюжий с большим кадыком поинтересовался:
— Это ты, Каллен Бейкер?
— Я Бейкер.
— Они собираются тебя повесить.
— Когда?
— Может, завтра. Откуда мне знать. — Охранник задумчиво на меня посмотрел. — Ты женат?
— Нет, мне не повезло. После себя я оставлю лишь мула и урожай кукурузы.
Он несколько раз удивленно моргнул.
— Урожай кукурузы? Так ведь говорят, что ты преступник.
— Это первый урожай, который я сам посеял. Раньше я помогал отцу, но он умер, когда я уехал на Запад. Хороший урожай, только жаль, что не смогу им распорядиться, как захочу.
— А как насчет мула?
— Верховой мул. Гнедой масти и очень норовистый. Упрямый и злой, как и все его собратья, но если его погонять, домчит куда надо без пищи и воды, не в пример любой другой лошади.
— В округе Пайк у меня была упряжка мулов.
У входа в тюрьму прозвучал голос:
— Эй, Уэсли!
Еда, которую принес охранник была неплохой: говяжья вырезка с яйцом и кукурузой, а кофе был крепчайший.
Я не увижу больше своего урожая — еще одна мечта, которой не суждено сбыться. И все же я был уверен, убежден, что им не удастся меня повесить. Чем больше я смотрел на эту дверь, тем больше она мне нравилась и тем более теплое чувство испытывал к лентяю-плотнику, который ее соорудил. Металлические прутья решетки не были укреплены в каменном полу. Я смог бы выбить дверь из рамы — как вы, к примеру, выбиваете из рамы картину.
Уэсли принес газету, она была недельной давности, но в ней писали обо мне, называя «старым лисом Серных болот», сообщали, что началось новое Восстановление и пересказывали множество приписываемых мне ужасных преступлений.
Глядя на улицу из окна, я увидел Сета Реймса. Сет был крутым парнем и старым другом Боба Ли. Хотя его хорошо знали во многих округах Луизианы; в Джефферсоне он был почти не известен.
Мне не нужно было растолковывать, зачем он здесь. Сет Реймс ярый противник Восстановления. Про него говорили, что на его счету по крайней мере один убитый солдат. Если Сет здесь, то только потому, что он друг моих друзей. Значит, они думают обо мне. Но лично мне хотелось, чтобы все, кто мне дорог, находились подальше отсюда; я не желал, чтобы из-за меня страдали.