Выстрелить первым...
Шрифт:
Взяв кружку с кофе, которую предложил мне Мэтт, я отпил глоток.
— Собираюсь уехать из этих мест, — сказал я и встал.
Ли и Лонгли тоже встали. Мэтт ворошил веткой угли, а паренек непонимающе пялился то на одного, то на другого: мы-то знали, что больше не увидимся, парни, которые пролили вместе столько пота и крови.
— Подожди немного, — сказал Ли, — я доеду с тобой до округа Фэннинг. Мне нужно повидать жену.
— Не вздумай! Напиши ей. Галопом скачи к Мексике и не останавливайся, пока не проедешь Ларедо. Говорю тебе, Боб, нам нельзя появляться в Техасе. Ты хороший парень, Боб, и мне будет жаль, если
— Никогда не видел, чтобы ты нервничал.
Повернувшись, я посмотрел на высокого, красивого Билла Лонгли:
— А ты выкинь свои револьверы, Билл. Из-за них тебя убьют, можешь мне поверить.
— Человек умирает только раз, — сказал он.
Протянув Бобу руку, я сказал:
— Прощай, Боб. Удачи.
— Прощай, друг, — ответил он на испанском.
Встал Лонгли. Он выглядел смущенным и неуклюжим.
— Увидимся на Западе. Ищи меня там.
— Обязательно.
Выплеснув кофейную гущу на сухие листья, я взглянул на лагерь, на кострище и прыгнул в седло. Так я сидел, не шевелясь, спиной к друзьям, поскольку все мы понимали, что видимся в последний раз. Потом я уехал.
— Ему надо бы остаться и поесть, — сказал Лонгли.
Кирби покосился на него.
— Ты что, не понимаешь, он чувствует судьбу. Бабка мне один раз говорила, когда человек чувствует судьбу, то есть то, что должен умереть, — он так и ведет себя.
— Дурацкий разговор. — Боб Ли поставил кружку. — Мне некогда ждать. Я еду в Фэннинг. Ты со мной, Билл?
Когда они уехали, парень потер глаза и робко взглянул на Кирби.
— Не хочешь ли поспать? Я прямо умираю.
Проехав всего несколько ярдов, я вновь остановился не в силах двинуться дальше, но чувствуя, как и Боб Ли, что в этом месте нас ждет беда. Я сидел, прислушиваясь к их глухим голосам, удаляющемуся стуку копыт — это уехали Ли и Лонгли, а затем услышал, как Кирби сказал:
— Спи, я тебя разбужу, когда почувствую, что сам хочу спать.
И я поехал дальше, настроившись на долгую дорогу на Запад.
На рассвете я все еще не слезал с седла, но кобыла шаталась от усталости, нам обоим нужен был отдых. У меня оставалось время, чтобы к сроку добраться до Уиллоу-Блафф, но я знал закон: человек всегда думает, что у него много времени, а на самом деле — почти ничего.
Проснувшись, я натянул сапоги, проверил оружие и разведал местность. Судя по солнцу, я проспал часа два. В низине рядом с ветвистым деревом, где дым легко рассеивается, я развел маленький костер, сварил кофе и поставил вариться кусок мяса. Дожидаясь, пока оно сварится, я выпил пару глотков кофе, а затем с куском мяса в руке прошелся назад по тропе, которая петляла между деревьями.
Никаких признаков того, что кто-то идет за мной, я не обнаружил. Зато заметил место, где любопытный олень обнюхивал мои следы. Это была старая тропа индейцев кэндо, она вела по возвышенностям между деревьями, изредка спускаясь к ручьям или рекам. Времена, когда кэндо кочевали, давно ушли в прошлое, поэтому тропой не пользовались. Однажды я уже шел по ней. Тогда мой лагерь был к югу от Серной реки, недалеко от ручья Уайт-Оак.
Меня разыскивали и Барлоу, и солдаты. Я сбежал из тюрьмы, и лишь за это меня полагалось наказать. Но округ Касс остался у меня за спиной, в этих местах Барлоу не появлялся.
На вершине высокого дерева пел пересмешник, других
Утро выдалось ласковое и солнечное. Я находился примерно в трех милях от Уиллоу-Блафф. В тихом лесу хорошая слышимость, поэтому, уловив этот звук, я тут же напрягся и прислушался.
Это могла сломаться ветка, но животные не ломают веток, а если ее сломали нарочно, то, наверное, для костра. Существовал еще один вариант, кто-то подбирался ко мне, но к этому я не был готов.
Собравшись и оседлав кобылу, я повел ее под деревьями, держась подальше от тропы, пока не отошел достаточно далеко от ночного лагеря. Основная тропа шла в нескольких милях в стороне, но была еще одна, которая должна привести к Уиллоу-Блафф. Один против миллиона, что кто-то еще знает о существовании обеих троп, но наткнуться на них случайно могли.
Каждый день по паре часов, за исключением того времени, когда находился в тюрьме, я практиковался с револьвером и знал точно, что теперь выхватываю его и стреляю значительно быстрее, чем в тот день, когда убил Дада Батлера в Форт-Уорте. Меткость не была для меня проблемой.
Время от времени я останавливался, чтобы прислушаться, и чем ближе я подходил к месту встречи, тем сильнее нервничал. Сам факт, что я уезжаю на Запад, заставлял меня действовать осторожно, чтобы все не рухнуло в последнюю минуту.
Около полудня я спустился к берегу Серной реки. Это была опасная река: под ее спокойной поверхностью скрывались переплетения корней, топляков и водорослей, подводные ямы и мелководье. Старый паром находился в нескольких милях вниз по течению, а там, где я сейчас стоял, была индейская переправа, от нее до Уиллоу-Блафф — мили две.
Подойти к обрыву показалось мне лучшим вариантом, поэтому я описал широкий круг, присматриваясь к следам и разведывая местность. Вот тогда-то у меня появилось гнетущее чувство, что лес вовсе не пуст. Возможно, оттого что я нервничал.
Кейти могла приехать в любое время, могла быть не одна, поэтому я должен прежде присмотреться к ее спутникам, а уж затем показываться. Ее могут преследовать. Человек в бегах должен исключить любой риск. Я завел кобылу в воду и поплыл через реку.
Старая тропа в этом месте раздваивалась, одна тропинка вела к нескольким хибарам, которые назывались Уайт-Коттон, другая шла на северо-восток, где пересекалась с очень неудобной дорогой, ведшей на север к Далби-Спрингс и на юго-восток к парому. Повернув с тропы, прежде чем она достигала дороги, я, стараясь оставлять как можно меньше следов, поехал через лес к Уиллоу-Блафф.
Собственно, Уиллоу-Блафф представлял собой скопление нескольких утесов, которые на самом деле были высокими берегами, поросшими ивами. В зарослях кустарника с парой торчащих из него сосен я спешился. Не знаю почему, но я был близок к панике. Молчание леса просто подавляло, я боролся с желанием вспрыгнуть в седло и скакать отсюда как можно дальше.
Освободив подпругу, я уселся рядом с лошадью на корточки и раскурил трубку, прислушиваясь и присматриваясь. Земля пахла прелыми листьями и деревом. Вдоль упавшего бревна полз крупный рыжий муравей, среди диких цветов лениво жужжал шмель — других звуков я не слышал.