Выстрелы с той стороны

Чигиринская Ольга Александровна

— Можно, — Алекто взялась творить третий бутерброд. — И даже нужно. И незачем давиться сухой корочкой, сейчас я освобожу чашку. А его, — она махнула ресницами в сторону Энея, — я почти и не знаю. Один раз мы встретились в Риге, когда Виктор сажал меня на паром… Он выдернул меня из-под королевской охоты. Перетащил сюда и законсервировал. Теперь я понимаю, зачем. С ним был такой суровый мальчик из романов Жюля Верна. Я немножко запомнила его в лицо. И всё. Лицо, конечно, немного изменилось. Вы пришли ко мне за средствами. А что вы ставите себе целью?

"Американские горки, — подумал Антон. — Придется привыкать".

— Я хочу, чтобы их не было, — сказал так и не притронувшийся к еде Эней. — Совсем. Чтобы они или покаялись и перестали быть варками… или перестали быть. Они мне… смертельно надоели. И ещё я хочу, чтобы при этом погибло

как можно меньше людей.

— Это генеральная цель. Она и у нынешнего подполья есть.

— Нет, — пальцы Энея побелели на сгибах. — Уже нет. Они забили на это дело. Оно стало просто лозунгом — и больше ничем.

— Вы не правы. — Алекто протянула Антону чашку. — Они этого хотят. Они просто не верят, что это можно сделать. Вернее, что это можно сделать, не погубив все. Предают в основном от безнадежности.

— Хорошо, в любом случае они выбывают из игры. А мы — продолжаем. Алекто… Елизавета Павловна… — Эней поставил чашку на стол и опустил голову. — Я ведь потому к вам и пришел, что сам никаких долгосрочных планов строить не умею. Я — боевик. "Нехай зло не живе на світі"[3]. На дальней дистанции стреляй, на ближней — руби, вот всё, что я умею.

— Что, на ваш взгляд, у нас есть?

— У нас есть, — сказал Антон, — вот что. Мы знаем, что такое варки. Их нельзя оставлять у власти. Хотят этого они или нет — я их человеческую составляющую имею в виду — но они ведут нас к гибели. Проблема в том, что целый ряд методов для нас закрыт: и по соображениям этическим, и по соображениям практическим: возможно, обвал системы — это именно то, чего хотят наездники. Нам нужно убрать их так, чтобы не посыпалось. А чтобы не посыпалось, нужны люди в структурах. Много. Террор не имеет смысла — разве уж кто-то совсем зарвется. Нужно проникновение. А потом — взять регион и использовать как базу.

— Было, — сказала Алекто, объедая ломтик сыра. — Дважды. Греция и Бостонское восстание. Хотя правильней было бы "новоанглийское". Эти даже ядерное оружие захватили. Только использовать не решились.

— Ядерное оружие, — сказал Игорь, — это крайний случай. Паника, покалеченная инфраструктура… Если бы как-то всё-таки удалось задействовать метафизику…

— Для этого, — сморщился Костя, — сколько раз тебе твердить, нужно верующее население.

— А для этого нужен регион, — заключил Антон. — Круг замыкается. Мы по нему бегаем и в уме круги считаем.

— Вы упускаете из виду одно обстоятельство. Вы уверовали и стали думать о варках как о бесах. Но они ещё и люди. И сильно перестроенные.

— Создать биологическое оружие тоже пробовали, — впервые заговорил Эней, — их ничего не берёт.

— Берёт. Их берёт серебро. Их берёт благодать. Значит, нужно поискать, есть ли точка, где эти факторы встречаются. До нас второго параметра не было ни у кого. Есть один человек, — сказала Алекто, — который нам нужен. Учёный. Достаточно непредубеждённый. Который не скажет "этого не может быть, потому что не может быть никогда". Который будет готов экспериментировать с тканями данпила. Да, именно с тканями. Чудо чудом, но структурные изменения организма у вас есть, Игорь. Есть фактор, который физически позволяет им быть тем, что они собой представляют. Пусть этот фактор создан сверхъестественным способом — но сам он вполне материален. Люди, которые получали исцеление в Лурде, ведь не святым духом передвигались — у них восстанавливались их собственные суставы и связки. Этот процесс можно было наблюдать и фиксировать. Значит, чудо — доброе или злое — это не постоянное вмешательство в природу, а запуск каких-то уже имеющихся потенций. Кстати, вы знаете, что исцеления в Лурде продолжаются?

— Как продолжаются? — удивился Антон. — Там же все залили бетоном.

— Продолжаются, — подтвердил Костя. — Вот только Конгрегация по делам чудес не может получить убедительных документальных подтверждений хотя бы одного чуда.

— Документальных предоставить не могу, — пожала плечами Алекто, — а мой сосед через дом, господин Магид, мусульманин, два года назад свозил туда мать, с рассеянным склерозом. С тех пор болезнь не прогрессирует.

— Да не это же важно, — медленно сказал Эней, — а то, что раз это запуск внутренних потенций человека, то можно выделить эту потенцию в организме варка — и ударить по ней.

— В теории — да.

— И даже… даже если они одновременно слягут с насморком — это уже огромное преимущество. — Глаза Антона горели. —

Особенно потому, что они не будут знать, что мы можем ещё.

— Верно. А следующий вопрос — зачем.

Все четверо ошарашенно переглянулись… как зачем?

— Вам не нравится, что людей едят. Это, представьте, никому не нравится, даже многим среди варков. И большинству людей. А между тем, именно люди в девяносто девятом проголосовали за продление договора. И вот это те вещи, которые нужно учитывать в первую очередь. — Алекто обнаружила, что хлеб закончился, на мгновение задумалась, потом взяла кусок сыра и кусок кровяной колбасы, завернула в лист салата. — Нынешнее общество стоит за счет того, что "потребление" воспринимается как норма. С даже меньшим внутренним протестом, нежели дорожные происшествия. И причиной тому не страх перед старшими и даже не страх перед новой Полночью, хотя рационализуется это часто именно так — а "эхо" Полночи, психологические последствия миллиардов смертей, произошедших за короткое время по совершенно ничтожным причинам. Обвалившаяся во всем обществе, сверху донизу, ценность конкретной человеческой жизни. Это не мнение элиты — это мнение общества, практически поголовно. Для тех, кто выжил, и для поколений их потомков часть — по определению меньше целого. Именно за счет этого существует уже несколько поколений странная система, твердо обеспечивающая неслыханное в истории на таких пространствах количество действительных прав и свобод и, при этом, не уважающая главного фундаментального права. Проблема в том, что ценность отдельной жизни растет. И в сознании граждан — и на практике. У меня есть пайцза. Но, в принципе, я могла бы без нее обойтись. Да-да, — кивнула Алекто. — Вспомните новые поправки к закону о само- и инообороне. А именно перечень оружия, считающегося "конвенционным". Я работаю на компанию "Орика" — служба безопасности этой компании, естественно, зарегистрирована и, естественно, обладает всеми легальными полномочиями. Если я подниму тревогу — это сделать очень просто — помощь по месту обитания будет оказана в течение секунд. Снитчи ведь тоже конвенционное оружие. Если бы у меня не было пайцзы — я могла бы жить в анклаве компании. А покидая ее пределы — пользоваться услугами компаньона-телохранителя. Это недешево, но я — ценный сотрудник.

Она оглядела слушателей. Один факир и четыре змеи, все четверо пытаются понять, все понимают разное.

— Здесь, — продолжила Алекто, — зародыш классового конфликта, о котором твердят наши красноголовые друзья. Но он и умрет зародышем, потому что благосостояние общества и его технические возможности растут слишком быстро для того, чтобы противостояние воистину стало классовым, каким оно было в начале двадцатого века. То, что десять лет назад могли позволить себе корпорации, в настоящий момент могут позволить себе и кооперативы. Жилые единства, жилые массивы, обеспечиваюшие "зону безопасности". Подготовленный персонал, датчики и сенсоры гражданской модификации — но их ведь для решения базовых задач вполне достаточно. А для тех, у кого меньше денег, но больше времени, существует система додзё и прочих школ — и чем дальше, тем больше к финансированию подключаются муниципалитеты… Вы должны понимать, что это значит. Конечно, из людей, обученных по этим схемам, со взрослым старшим способен справиться едва один на тысячу. Конечно, в какой-то мере оно будет работать на устойчивость — собственно, именно поэтому и изменили закон. В Аахене тоже видят тенденцию и делают все, что могут, чтобы она могла реализовываться в рамках существующего строя. Но так или иначе, в результате варковская часть бинарной системы стремительно теряет монополию в области производства насилия и безопасности. Нужно ли объяснять, чем это чревато?

— Это что же получается? — помедлив, спросил Эней. — Мы… работаем на вот это самое? На обвал? Мы, сопротивление? Даже те, кто не скурвился?

— Нет, да, нет. Нет, потому что подполье пока пережигает часть социального напряжения в конструктивное насилие. В конструктивное, осмысленное, целевое. Фактически ведет отстрел самых зарвавшихся представителей варковской элиты. Тех, кто раскачивает лодку. Да, потому что является видимым доказательством: на монополию можно покушаться успешно. И многие легальные структуры заимствуют у ОАФ разработки, не переходя границ закона, конечно. Нет, потому что после того, как начнется обвал, подполье может стать основой, ниточкой, которую бросили в солевой раствор… Кое-кто в штабе делает ставку именно на это.