Выстрелы с той стороны
Шрифт:
— Есть один древний анекдот, еще довоенных времен, — Андрей улыбнулся воспоминанию: анекдот отцу рассказал Ростбиф, еще в бытность свою таинственным визитером. — Карпаты, раннее утро, двое дядек перекрикиваются через полонину: "Ву-уйко-о-о! — Га-а? — А ви чу-ули? — Шо-о? — Совєти до ко-осмосу полетіли! — Шо, усі? — Та нє, єдин! — Е! Ото якби усі…"[10].
Никто не смеялся. Андрей поднял голову — на него смотрели как Валаам на ишака.
— Что, не смешно? — удивился он.
________________
[1] Доколе, — закричал он гневно, —
Олимпа
Друг с дружкой грызться ежедневно
И смертных смертными травить?
Обычай ваш совсем не божий.
Вы на сутяжников похожи!
За что мытарите людей?
Не дам поблажки братье вашей:
С небес повытолкаю взашей
И прикажу пасти свиней (укр.).
[2] Чимборазо, Котопакси, они украли душу мою… (англ.) (Стихотворение "Романтика" У. Дж. Тернера.)
[3] Система радиоэлектронного подавления.
[4] — Вы Андрей Новицкий?
(…)
— Да, мэм (англ.).
[5] Не могли бы вы… (англ.)
[6] О, это всё моя вина. Мы прибудем как только, так сразу. Ваша, И. К. (англ.)
[7] Мы почти на месте. Не могли бы вы, пожалуйста, выйти навстречу, поскольку в настоящий момент у меня не хватает мощностей? Ваша, И. К. (англ.)
[8] Кроме женщины и петуха (лат.)
[9] Здесь и далее — песня Ю. Шевчука.
[10] "Дядька! — А? — Вы слышали? — Что? — Советы полетели в космос! — Что, все? — Нет, один! — Э! Вот если бы все…" (укр.)
Эпилог-1. ХАРОН
Потеряв в снегах его из виду,
Пусть она поет еще и ждет:
Генерал упрям и до Мадрида
Все равно когда-нибудь дойдет.
К. Симонов. "У огня"
В котловане выло и шуршало — непонятно чем шуршало, не могло там быть пыли и мусора. Это, наверное, какой-нибудь местный ветер трется о конусы рассеивателей, как верблюд о забор. Лучше бы ему оттуда убраться, еще немножко — и сгорит, бедняга. Потому что мачты отведены и сверхтяжелая "Энергия-ВМО" стоит на пусковом устройстве. Шестьдесят метров в высоту, пятнадцать в диаметре. Ее так, стоймя, и вывезли на старт — когда перестраивали космодром, Волков настоял на том, чтобы монтажный корпус делали по старому американскому образцу. Ну, будет башня под сто метров — разве нам пенобетона жалко? Зато ракету можно собирать в вертикальном положении и риск при установке много меньше.
В аппаратной последний раз тестируют системы — и носителя, и модуля. Это быстро, ветер. Пять минут. Если, конечно, тест не отыщет дыру. Сильный ветер, ветер. Раньше в такую погоду не летали. Впрочем, Аркадий Петрович рассказывал, что раннюю модель той же "Энергии" запустили как-то поперек штормового предупреждения. И ничего. Обошлось. Он здесь работал когда-то — инженером по системам жизнеобеспечения.
Он много чего рассказывал, Аркадий Петрович. Например, о некоем полковнике, предложившем заменить в каких-то запалах спирт — керосином. Изобретательность имела причину весьма прозаическую: спирта в нужном количестве не было, выпили его. А когда наверху одобрили-таки керосиновые запалы, полковник сотоварищи радостно допил остатки. Шутка? Выдумка? Здесь, на Байконуре, господин советник оказывался неожиданно способен и на то, и на другое.
И говорил о старых временах с чувством очень похожим на… счастье, наверное.
Впрочем, сейчас Волкова здесь, можно сказать, нет. Он слушает тест. Один из тех случаев, когда стоит позавидовать старшим. Габриэлян мог бы уследить за процедурой, иди она раз во сто медленнее. А Волков успевает в реальном времени. Сейчас это его корпус, его разгонные модули, его полезный груз. И это его радость держит сейчас всех на полигоне едва не в полуметре над землей. Любимая игрушка, по-настоящему любимая. И можно не скрывать, что любимая. И здесь, и во внешнем мире.
Совершенно открыто идут поезда через Казахстан. За двадцать километров отсюда меняется ширина колеи — да, перегрузка дело хлопотное, но… А потом полотно упирается в периметр. Сейсмодатчики, сенсоры электроемкости объема, лазерная сеть. Инфразвуковой барьер. Минные поля. И, конечно, охрана — старшие, люди и собаки. Куда же без собак.
Вот ветер, тот может проникнуть сюда без спроса. Но то ветер. Человек тоже может пройти везде, если есть время, силы, ресурсы. И удача. Здесь всего этого потребуется много. Главным образом — времени. А его у любопытствующих в обрез.
Третий и последний модуль корабля "Эстафета" идет на орбиту через… через три с половиной минуты. Соберут его уже там, на станции. Все в рамках международной программы. Испытания ионного двигателя — тоже в рамках программы. И испытания эти, конечно же, будут неудачными, как и все предыдущие за последние восемьдесят лет. С одной маленькой поправкой. Неудачными — для посторонних. В число которых, вообще-то, положено бы входить и Габриэляну.
Но случилась накладка. Габриэляну нравится влезать туда, куда ему входить не положено — хотя бы это стоило головы, буде кто узнает. Такие дела, ветер.
Иней — вот что шуршит в котловане. Иней, осыпающийся с топливных баков со сжиженным газом.
Гремучая смесь…
Иней. В котловане стало чуть светлее, и стал виден этот серебряный блеск. Красиво. И жалко этой красоты. А впрочем, я не в последний раз ее вижу. Если Волков не прикончит меня — скорее всего, при неудачной попытке инициации — то нам с этой красотой долго еще будет по дороге. Успеем сжиться настолько, что жаль будет расходиться по разные стороны баррикад.
…А придется, ветер.
Габриэлян знал, что излучает сейчас восхищение и сожаление. Аркадий Петрович медленно — для высокого господина медленно — развернулся к нему от пульта. Ни слова. Только взгляд — понимание, одобрение. Улыбка. И опять разворот к экрану.
Нет, Аркадий Петрович. Я сожалею совсем не о том, о чем вы подумали и о чем сожалеете сами. Не о преходящей красоте и не о гигантской доле человеческого труда и выдумки, которая вот-вот сгинет в пламени, чтобы другая, не меньшая доля рано или поздно достигла пояса астероидов. И не о том, что мои шансы дожить до торжества вашего дела относятся к области ничтожно малых величин. Я-то точно знаю, что они равны нулю — даже если исключить весьма вероятную попытку инициации. Я ведь твердо намерен отобрать у вас любимую игрушку. А вы такого никому не простите.