Выйти из хаоса. Кризисы на Ближнем Востоке и в Средиземноморье
Шрифт:
Удобной целью был и Египет, обескровленный гигантскими военными расходами и демографическими проблемами. Впрочем, он еще сохранял роль потенциального центра сопротивления распространению ваххабизма благодаря авторитету и богатой истории «аль-Азхара», где вольготно себя чувствовало суфийское братство, критикуемое салафитами. Нужно было поддерживать его на плаву, но в постоянной зависимости, чтобы подавить в зародыше возможные будущие поползновения на роль противовеса новому лидерству Саудовской Аравии. Сам Садат до разрыва дипломатических отношений Египта с большинством арабских стран, ставшего следствием поездки президента Египта в Иерусалим и выступления в кнессете 20 ноября 1977 года, способствовал исламизации своим поведением. Он выставлял на всеобщее обозрение знаменитую забибу (араб. «изюминка»), как называют в Египте коричневатую отметину посреди лба, особую примету самых благочестивых мусульман, возникающую у них от постоянного трения лба о молитвенный коврик. Садат взял второе имя Мухаммед, не использовавшееся им ранее, и прибавил к титулам церемониальную формулу «правоверный президент» (ар-раис аль-мумин). Египет усеяли новые огромные мечети с зеленой неоновой подсветкой. Установленные на них громкоговорители работали на полную мощность, перекрывая городской шум. На рейсах авиакомпании Egypt Air запретили алкоголь, египетские «Братья-мусульмане», бежавшие в страны Персидского залива при Насере, возвращались и вкладывали
Эти меры носили профилактический характер. Целью их было заставить население, перекормленное антисионистской пропагандой, принять резкую смену курса, которую представлял собой мирный договор, заключенный с Израилем в 1979 году. Они не помешали, а скорее наоборот, способствовали радикализации исламистской оппозиции. Фундаменталисты располагали благодатной культурной почвой, где имели возможность укорениться. Они смели «правоверного президента», убитого боевиками организации «Египетский исламский джихад» («аль-Джихад аль-ислами аль-мисри») 6 октября 1981 года на военном параде, посвященном восьмилетней годовщине «героической переправы» через Суэцкий канал. Мало кто в Египте оплакивал этого непопулярного фараона, что могу подтвердить и я, поскольку жил тогда в Каире.
Самая известная из желчных нукат, порожденных тогда египетским народным юмором, была о дворнике, подметавшем под почетной трибуной на следующий день после смерти Садата и нашедшем на земле нечто вроде изюминки: «А это еще что? А, да это же забиба президента!» Намек на то, что выставляемое напоказ на лбу доказательство его набожности было фальшивкой.
Гражданская война в Ливане была еще одним определяющим показателем этой постепенной исламизации Ближнего Востока, поскольку она заставила переосмыслить политические движения в религиозном ключе. До этого для них был характерен национализм, усугубленный первостепенной важностью «палестинского сопротивления» «сионистскому врагу», и восприятие их в контексте глобального противостояния между советским и американским блоками. Военное присутствие Палестины в Ливане закреплялось секретными соглашениями, подписанными 3 ноября 1969 года в Каире между главнокомандующим ливанской армии и Ясиром Арафатом, согласно которым на юге страны, граничащем с Израилем, создавалось нечто вроде государства в государстве. В результате событий «черного сентября» 1970 года в Иордании оттуда в Ливан постепенно стекались все новые и новые боевики с одобрения арабских государств. Руководство последних стремилось не потерять лицо в глазах собственного населения, организовав центр сопротивления вблизи «сионистского образования», откуда можно было бы оказывать постоянное давление на него путем ведения партизанской войны средней интенсивности. Популярность идеи сопротивления в то время достигла апогея, особенно на фоне плачевно низкой боеспособности, продемонстрированной арабскими армиями в ходе Шестидневной войны. Левацкие газеты, распространявшиеся в Латинском квартале, где находился мой лицей, пестрели в те годы заголовками типа «Палестинское сопротивление сметет Каирские соглашения», «Дорога на Иерусалим лежит через Амман, Бейрут и Каир». В этих газетах «сионистское образование» и «арабская буржуазия» в равной степени препятствовали делу всеобщей борьбы за победу мирового социализма.
Эти грандиозные проекты марксистского мессианства ни к чему не привели; напротив, хрупкое конфессиональное равновесие в Ливане было нарушено дислокацией там вооруженного движения. Каким бы палестинским оно ни было по происхождению, оно позиционировалось в ливанской мозаике как мусульманская и суннитская сила – другими словами, ни христианская, ни шиитская. Доля маронитов, ради которых Франция, получившая в 1920 году от Лиги Наций мандат на управление этой территорией, создала государство Ливан, что облегчило повышение ими социального статуса, начала сокращаться по отношению к общему населению страны. Напротив, количество обнищавших и люмпенизированных шиитов значительно увеличилось, что привело к массовому переселению из деревень и возникновению громадных пригородов (дахийе) на юге Бейрута. В первой половине 70-х годов, то есть до Иранской революции 1978–1979 годов, которая способствовала росту самосознания этой конфессии, шииты в Ливане не выделялись из общей массы мусульман. Как члены мусульманской общины (уммы) они воспринимались и лидерами суннитов, из среды которых избирался премьер-министр (Президент Республики, располагавший тогда реальной властью, был согласно конституции маронитом). В этих условиях пребывание на территории страны военизированных палестинских формирований усиливало мусульман в целом, позволяя им оказывать давление в целях реформирования политической системы на пользу себе и в ущерб интересам христиан. В реальности же палестинцы, проживавшие около израильской границы, на юге, населенном преимущественно шиитами, имели с последними сложные отношения. Абу Джихад, заместитель Арафата по военным делам, в середине 1970-х годов содействовал созданию первых шиитских партий, таких как «Амаль» или «Движение обездоленных» («Харакат аль-махрумин») имама Мусы ас-Садра. Территориальные конфликты и израильские бомбардировки южного Ливана в ответ на залпы палестинских «Катюш» с ливанской территории только повышали напряженность в отношениях. В 1978 году в ходе Иранской революции Арафат оказал Хомейни помощь в организационных вопросах, а затем попросил фетвы в интересах «палестинской революции» для уменьшения трений с шиитским населением. Но учащение с 1972 года израильских атак ухудшило отношения между христианской частью населения Ливана и палестинцами.
Все эти факторы в совокупности положили начало гражданской войне 13 апреля 1975 года. Автобус, перевозивший в тот день палестинцев, подвергся атаке фалангистской (маронитской) милиции, что привело к гибели 27 человек. Ответ «исламо-прогрессистского» лагеря, решающую роль в котором играла военная мощь палестинских организаций, должен был позволить палестинцам получить преимущество при первоначальной поддержке Сирии. Но в июне 1976 года Хафез Асад ввел в Ливан свою армию, чтобы установить выгодный ему баланс сил. Сирийская оккупация значительной части страны продолжалась около трех десятилетий, закончившись лишь в апреле 2005 года. Из всех событий гражданской войны, среди которых вторжение Израиля на юг страны в 1978 году, а затем, в 1982–1985 годах, на всю ее территорию вплоть до столичных пригородов, захват в заложники западных граждан, а также братоубийственные конфликты между христианскими группировками, мы остановимся в нашем повествовании на двух ключевых. Это, во-первых, создание «Хизбаллы» де-факто в конце 1982 года, де-юре – в 1985. Основанная при содействии хомейнистского Ирана, эта шиитская партия спустя три десятилетия будет оказывать определяющее влияние на политическую жизнь в Ливане, заняв место ООП в качестве силы сопротивления Израилю. Во-вторых, это подписанные в городе Таифа в Саудовской Аравии в 1989 году соглашения, которые оформили поражение христиан, передав реальную власть в Ливане от президента-маронита суннитскому премьер-министру. Наибольшую выгоду от этой операции получил ливано-саудовский миллиардер Рафик Харири, который практически бессменно с 1992 года занимал пост премьера, успев восстановить разрушенный центр Бейрута в рамках проекта «Солидер» в стремлении придать
Этот явный переход Ливана в сферу влияния суннитов выразился в сооружении на линии разграничения между христианской и мусульманской зонами столицы гигантской «мечети Харири» по соседству с подавленным ее мощью древним маронитским собором. Раньше это был квартал рынков, разрушенных войной. Парадоксальным образом Таифские соглашения, открыто оттеснявшие от власти христиан в пользу мусульман, в реальности представляли собой тщетную попытку суннитов остановить неудержимый рост влияния шиитской общины, ставшей самой крупной по численности в стране и поддерживаемой и вооружаемой Ираном через «Хизбаллу». Нам необходимо понимать логику становления шиитской силы, представлявшей альтернативу Саудовской Аравии в исламском пространстве. Это важно, поскольку одним из следствий этого явился исход гражданской войны в Сирии в 2018 году. Прежде всего, рассмотрим события переломного 1979 года, который начался в феврале с возвращения Хомейни в Тегеран. В марте в Вашингтоне был подписан мирный договор между Израилем и Египтом. А на Рождество советские войска вторглись в Афганистан, положив начало суннитскому джихаду в этой стране.
Переломный 1979: эскалация напряженности между шиитами и суннитами
Как и все производители нефти, Иран извлек существенную выгоду из повышения цены за баррель, несмотря на то что он, не будучи арабским государством, не участвовал в принятии решения об эмбарго в октябре 1973 года. Но шах Мохаммед Реза Пехлеви впоследствии сумел сыграть на повышении цен, видя в четырехкратном росте котировок возможность превратить свою страну в одну из крупнейших мировых держав. Он демонстрировал свои непомерные амбиции на рекламных страницах западных изданий, приобретал акции европейского ядерного агентства Eurodif и заставлял нервничать соседей по Персидскому заливу, опасавшихся доминирования Ирана в регионе. Мегаломания Пехлеви, ярко проявившаяся на роскошных празднествах в Персеполе, организованных в октябре 1971 года по случаю 2500-летия Персидской империи и стоивших казне миллиарды долларов, приносила выгоду от неслыханного увеличения нефтяных доходов прежде всего доверенным лицам шаха, его армии и государственному аппарату в ущерб гражданскому обществу, страдавшему от репрессий полицейского режима. Ущемление традиционного среднего класса, представленного рыночными торговцами, а также вышедшего из той же среды шиитского духовенства способствовало развитию социального кризиса. Ситуация усугублялась притоком в города сельского населения, движимого несбыточными надеждами урвать кусок нефтяного пирога и сформировавшего огромный слой «обездоленного» пролетариата. В этих условиях многочисленные студенты, десятками тысяч отправлявшиеся учиться на Запад на щедрые правительственные гранты, чтобы строить Иран будущего, отворачивались от авторитарного и коррумпированного режима шаха.
Визит Пехлеви в США в ноябре 1977 года, когда президент-демократ Джимми Картер намеревался «придать более нравственный характер» американской внешней политике после своего предшественника Ричарда Никсона, спровоцировал массовые демонстрации протеста. Слезоточивый газ, использовавшийся для разгона студентов и активистов, в большинстве своем марксистов и левых, запрудивших Национальную Аллею в Вашингтоне, был донесен ветром до розария Белого дома, и плачущему монарху пришлось прервать выступление, транслировавшееся по радио и телевидению. Символическое значение этих кадров поколебало авторитарный режим и придало смелости иранской оппозиции, тем более что американские требования уважать права человека способствовали смягчению репрессий. Как в Алжире в 1988 году и в ходе «арабских волнений» в начале 2010 годов, «закваска» революционного процесса была замешана религиозными силами, которые перехватили инициативу этого движения и повернули его в выгодное им русло. Авторитарно настроенные модернизаторы в арабских странах поставили искаженно истолкованный секуляризм на службу диктатуре, скомпрометировав легитимность демократической оппозиции, защищавшей те же идеалы, но в их подлинном значении. Пехлевистский же Иран способствовал поляризации оппозиции, вокруг компартии с одной стороны, и наиболее политизированных группировок шиитского духовенства с другой.
При всем атеизме марксистов между этими двумя полюсами существовало нечто вроде структурного сходства. Как и коммунистические организации, духовенство было иерархизировано и легко и эффективно доносило до своей паствы лозунги и призывы к действию (в отличие от суннитского мира, где за авторитет боролись между собой многочисленные улемы). Это было ценным козырем для организации перманентного революционного движения, направленного на свержение диктатуры. Это структурное соответствие отразилось и в возникновении множества смешанных исламо-марксистских или исламо-левацких групп. Наиболее известная из них – Организация моджахедов иранского народа, в чьем названии сочетались понятия джихада и популизма. Эта гибридизация стала возможной благодаря Али Шариати, интеллектуалу, родившемуся в семье богослова и впоследствии учившемуся во Франции в Латинском квартале. В своем переводе на фарси труда Франца Фанона «Проклятьем заклейменные» (Франц Омар Фанон – франкоязычный вест-индский революционер, социальный философ и психоаналитик. – Прим. пер.) он переформулировал в соответствии с языком Корана знаменитое марксистское противоречие между «угнетенными» и «угнетателями». Первое понятие он передал как «обездоленные» (мостадафин), а второе – как «надменные» (мостакбирин). Но эти понятия не полностью соответствовали марксистским категориям. Включение в них мощной этической составляющей, пропитанной религиозным духом, позволяло сдвинуть границы, разделяющие противоборствующие социальные классы. Такой подход давал возможность объединить в надкатегории «обездоленных» всех противников шаха, от рыночных торговцев до вышедших из деревень пролетариев. Набожный средний класс и бедная городская молодежь, которые с чисто социальной точки зрения должны были быть антагонистами, под руководством духовенства, разделявшего ту же идеологию, сливались в едином революционном процессе.
Это был триумф политического гения аятоллы Хомейни. Этот главный оппонент шаха с 1964 по 1978 год находился в ссылке в священном шиитском городе Эн-Наджаф. Затем Хомейни перебрался в парижский пригород Нофль-лё-Шато. Он с триумфом вернулся в Тегеран 1 февраля 1979 года, воспользовавшись возможностью представить себя защитником «обездоленных». Именно так ему удалось взять под контроль верхушку духовенства, которое изначально его не поддерживало. Аятолла сумел также использовать в своих целях левую оппозицию, а затем нейтрализовать ее после своей победы и провозглашения Исламской республики. Чтобы добиться этого, он обратился (одновременно с салафитами, шедшими тем же путем в суннизме) к фундаменталистской «очищенной» форме шиитской догмы. Все это совсем не напоминало компромиссы, на которые шли на протяжении многих веков великие аятоллы и монархи. Согласно учению Хомейни, имам Хусейн Ибн Али, внук Пророка, принявший мученическую смерть от рук воинов суннитского халифа Язида в Кербеле в октябре 680 года, представлял собой божественное воплощение «обездоленных». Шах же воплощал в себе «надменного» Язида. Приводя таким образом в соответствие основы пересмотренной с точки зрения идеологии религиозной догмы с приоритетами современности, Хомейни сумел привлечь на свою сторону значительное число сторонников. Им удалось одержать победу не только над всеми остальными представителями оппозиции, но и над правящим режимом.