Выйти замуж за дона мафии

Сайлас Эшли

— Это ты, блондинка?

Его губы растягиваются в легкой улыбке.

— Привет, — здороваюсь я, ставя сумку и маленькую коробочку в руке на пол, прежде чем сесть.

Тони садится и смотрит на меня. И как только эти карие глаза скользят по мне, мое сердце замирает. Я игнорирую предательскую реакцию.

— Ты действительно спал здесь? Сам?

Он пожимает плечами.

— Мило.

— Это открытое пространство. Что, если на тебя упадет бомба или что-то в этом роде?

Тони

качает головой.

— Знаете, для человека, который любит смотреть ромкомы и постоянно носит столько ярких цветов, на самом деле ты можешь быть довольно болезненной. Твоя эстетика — это солнечный свет и блеск. Твоя личность — злая королева фей.

— Я приму это за комплимент, — говорю я, ухмыляясь.

Возможно, это самая милая вещь, которую мне когда-либо говорили. И это так мило, что он нашел время, чтобы описать меня в своей голове.

— Кстати, о кино. На самом деле у меня было немного времени, поэтому я посмотрела «Крепкий орешек» вчера вечером перед сном, — сообщаю я ему.

— И? — спрашивает он с нетерпением.

Я слегка улыбаюсь ему.

— Я ненавидела это.

Он тихо стонет в глубине горла:

— У меня недостаточно средних пальцев, чтобы сообщить тебе, что я чувствую сейчас.

— Ой, да ладно, это был хороший фильм. Я просто не была большой поклонницей всего оружия и всего остального. И почему, черт возьми, «ура, эй, ублюдок» имеет такое большое значение? Меня это раздражало.

Челюсть Тони отвисает:

— Это одна из лучших частей.

Он выглядит таким расстроенным. Это немного мило.

— Тебе действительно нужно было сказать, что ты ненавидишь это? Я не сказал ничего негативного, когда смотрел твои фильмы.

— Ты сказал, что предложение слегка не вызывает тошноты и что твое отвращение не так поддается количественному измерению, как ты думал, — напоминаю я ему.

— Это было здорово, — утверждает он.

Я качаю головой.

— Нет, это не так, и я думаю, мы оба можем согласиться, что наши вкусы в кино далеко не совместимы.

— У тебя ужасный вкус, — бормочет он.

— Продолжай говорить такие вещи, и я не дам тебе пончиков, которые я тебе купила, — угрожаю я.

Он сразу оживляется. Что я узнала о Тони за те несколько дней, что знаю его? Он любит поесть.

— Я беру свои слова обратно, — быстро говорит он.

Я улыбаюсь, прежде чем передать ему выпечку в коробке. Он тихо стонет, стягивая их. Примерно в это же время я вспоминаю, что моя сестра просила меня сделать вчера. Я колеблюсь, несколько минут наблюдая, как он ест пончики.

— Я хотела спросить, почему ты больше не плаваешь? — тихо спрашиваю я.

Тони делает паузу, прежде чем посмотреть на меня. Сколько

бы мы ни говорили за последние несколько дней, мы не говорили ни о чем реальном. Он вскользь упоминает свою семью, но ничего не говорит о том, через что ему приходится пройти. Мне одновременно радостно и грустно. Поскольку то, что он мне ничего не говорит, означает, что я не могу использовать какую-либо информацию против него. Но также я ненавижу то, что ничем не могу помочь своей семье.

— Я не могу, — бормочет он. — Это больно.

Мое сердце сжимается. Желание стереть всю его боль поражает меня как всепоглощающая потребность.

— Ты собираешься продолжать здесь оставаться? В отеле?

Как ни странно, мы ни разу не встретились в его комнате. Он никогда этого не предлагал, и я не хочу. Может быть, я боюсь того, что произойдет, если мы окажемся в одной комнате вместе. Или, может быть, я просто не хочу, чтобы что-то испортило наш маленький ритуал. Мы оба сидим на крыше, и никто и ничто не может нас потревожить. Когда мы здесь, мир и его проблемы кажутся такими далекими. Несущественными.

— Нет. Завтра я возвращаюсь домой. Мне нужно сделать кое-что важное. Вообще-то, я собирался тебе рассказать, — говорит он, стряхивая сахарные крошки с пончика со своей рубашки, и он выглядит так мило, делая это, что у меня болит сердце.

— Скажи мне что?

— Некоторое время я не смогу приходить сюда. Я скоро буду очень занят.

В глубине души я понимаю, что он говорит мне что-то важное о предстоящей ссоре с моей семьей. Но на первый план выходит разочарование от того, что все это вот-вот закончится.

— Мы еще можем поговорить, — быстро говорит Тони, заметив выражение моего лица. — Хотя, возможно, по телефону. Мне просто нужно быть на сто процентов сосредоточенным, а ты меня сильно отвлекаешь.

Я хмурюсь, не уверенная, нравится ли мне то, что он говорит.

— Что это должно означать?

— Это значит, что я благодарен. За последние несколько недель. Ты мне была нужна, и ты даже не представляешь, насколько ты мне помогла.

Я тупо спрашиваю:

— Это касается твоей работы?

— Да, — говорит он в подтверждение. — У нас есть огромные конкуренты, которые какое-то время крадут всех наших клиентов. Недавно они потопили один из наших кораблей, так что наша битва станет по-настоящему ужасной.

Моя грудь сжимается.

— Как ты планируешь дать отпор?

— Наверное, то же самое, что они сделали с нами, — пожимает плечами Тони. — Ударь их в ответ там, где чертовски больно.

Когда он говорит, в его глазах светится свирепость.

— Ох, — бормочу я. — Звучит напряженно.