Выйти замуж за дурака
Шрифт:
Она заметалась по комнатам, не зная, что делать. Кинулась к магическим книгам и, словно скованная незримыми цепями, не могла произнести ни одного заклятия. Вспомнились ей давние слова наставника в волшбе, месье Жака: «Поскольку вы ненасытны в своих желаниях и неисправимы в своих пороках, мон анфан террибль, наступит день, когда даже черное колдовство перестанет вам служить. Ибо демоны тоже не любят дурно пахнущих рук!»
И этот день настал.
– Готфрид, Готфрид, ты-то куда провалился, советник мой разлюбезный! –
Тут Аленке показалось, что она слышит шаги.
Обеспамятев от страха, она спряталась за расшитую белыми цветами сливы ширму – подарок нипонсанского императора Хитрохито.
«Если это бунтовщики, живой я им не дамся!» – промелькнула в голове Аленки приличествующая событиям мысль.
Но, к великому царицыному облегчению, это были не бунтовщики. Некая дама, одетая в платье иноземной моды – с фижмами и кринолином, быстро, почти бегом, перебегала из комнаты в комнату, озираясь по сторонам. На даме был белый парик, перчатки и… сапоги со шпорами.
– Готфрид! – приглушенно крикнула из-за ширмы Аленка. Это ты, что ли?
Это действительно был посол фон Кнакен. И хотя ему было вовсе не до смеха, его рот сам собой растягивался в улыбке, обнажавшей легендарные зубы.
– Вот вы где, ваше величество, – выдохнул он. А я вас ищу, ищу…
– Ты почему так вырядился? – перебила его Аленка.
Фон Кнакен нервно поправил парик. С парика взлетело легкое облачко пудры.
– Мой дом окружен повстанцами, – торопливо говорил посол. Я сумел под видом прачки проскользнуть задним проходом… то есть задним двором и немедленно побежал к вам.
– Все пропало, Готфрид? – бесцветным голосом поинтересовалась Аленка.
– Да, ваше величество. Они взбунтовались все. Все, до единого.
Аленка молчала, тупо уставившись в узор на ширме. Потом ее начала бить дрожь.
– Нет! Не-эт! – тоненько завыла она. Не дамся-а! Посол с некоторым ужасом наблюдал за тем, как изменяется лицо и тело лжецарицы. Теперь перед ним была невзрачная, сутулая, некрасивая женщина с серым отечным лицом и черными провалами вместо глаз.
– Что? – проскрежетала Аленка. В своем настоящем обличье не нравлюсь тебе? Посол быстро нашел, что сказать:
– Вам надо бежать, ваше величество. Вместе со мной. У черного входа нас ждет мой верный слуга с каретой. Карета с гербами Великой Братании, поэтому нас не должны задерживать, я уверен. Эти холопы побоятся конфликта с братанцами.
– Хорошо. Идем.
– Ваше величество, вам надо переодеться.
– Что? Ох… – Только теперь Аленка .увидела, что стоит в одной ночной сорочке и.босиком. Я мигом!
– Я помогу вам. Вот одежда. Посол сунул в руки Аленки сверток. Та принялась разворачивать:
– Да ведь это мужское платье!
– Правильно. Вы – в мужском, я –в женском. Так мы не возбудим подозрения и проведем этих болванов.
– Ладно. Аленка принялась облачаться. Тогда я себе еще усы нарисую.
– Это лишнее, – оборвал ее посол. Вы слышите, в нижних палатах уже бьют окна! Скорее к черному ходу!
Через минуту странная парочка – дама в платье с незашнурованным на спине корсетом и кавалер в едва сходящемся на груди камзоле, узких лосинах и остроносых домашних туфлях, то и дело оглядываясь, выбежали в прилегавший к заднему двору царских палат малинник. Там их действительно ждала карета с кучером, почему-то одетым в лисью шубу.
– Гони к границе! – басом рявкнула на кучера незашнурованная дама, запихивая кавалера в карету и плотно захлопывая дверцы. Гони, пес!
И карета понеслась. Готфрид фон Кнакен тщательно задернул плотные бархатные шторки на окошках, и в карете стало сумрачно и душно, как в бочке. Аленку трясло.
– Спокойнее, ваше величество, – сказал ей посол, хотя у него самого зубы выбивали дробь. Этот бунт еще ничего не значит. Мы переждем его в тайном месте, а потом, потом снова приступим к исполнению наших замыслов.
– Ох, тошно мне! – глухо простонала Аленка и рванула воротник камзола. Не хочу я уже ничего, посол!
– Не сдавайтесь, ваше величество! Вам уже нельзя сдаваться! Вот, выпейте, это взбодрит вас!
Аленка глотнула из фляги и поморщилась:
– Гадость!
– Это знаменитое вино Помиранции! – удивился посол. Впрочем, у вашего величества всегда были особенные вкусы.
Вино сделало свое дело. Щеки лжецарицы порозовели, она задышала спокойнее, а в глазах появился интерес к жизни.
– Как все, было? – принялась: расспрашивать она посла. Что в городе творилось?
Посол рассказал про залп с «Эос», послуживший сигналом к началу, вооруженного восстания.
– Значит, они загодя сговорились, – подытожила царица.
– Да. Кто-то, видимо, узнал про наши планы и решил нас опередить…
Аленка посмотрела на посла с глубоким подозрением.
– А уж не ты ли сам, собака нихтферштейнская, – звонким от ненависти голосом поинтересовалась она, – уж не ты ли сам и предал меня? Может, ты нарочно стакнулся с Марьей Моревной?! Может, тебе Руфина чего больше, чем Поднятую Целину, наобещала? Говори, гад!
– Вы ошибаетесь, царица, – торопливо заверил ее посол. Ему стало не по себе от ненормального, какого-то ртутного сияния глаз узурпаторши. Я не предавал вас и не имел к этому ни малейшего желания.
– Побожись! – потребовала Аленка. –
– Я не умею божиться, но я клянусь честью рода фон Кнакен! – Голос посла с баса сбился на фальцет. Между прочим, я тоже пострадал от этого восстания.
– Это как?
– Моя жена ночью сбежала. Видимо, к этим мужланам-повстанцам.