Выжить и вернуться
Шрифт:
– Ой, не знаю, поди, заблудилась? – предположила мать.
– Где? Чего ей в лесу-то делать? – рассмеялся дядя Андрей. – Понятно, что прячется.
– Да ладно вам переживать-то! – пренебрежительно покривилась Нинкина мать. – Куда она денется? Есть захочет, сама прибежит! Если, Тина, булку хлеба с собой утащила, ей теперь самое время погулять! Ну, в интернате-то строгая дисциплина, их там жизни учат! Хоть как-то людей из них делают, у тебя из нее воспитать человека уж не получится.
– Поди, в колодец провалилась? –
– Нет ее там, я уже смотрел, – ответил Сережа.
– Ты наоборот кричи, – посоветовала тетя Рая. – Я бы тоже не вышла, если бы мне обещались шкуру спустить!
– Любка, выходи, не трону! – тут же пообещала мать. – Я ведь знаю, ты где-то тут, не доводи до греха!
Любка испугалась, обгрызая уже до мяса обгрызенные ногти. Ей и в голову не могло прийти, что мать будет искать ее не одна. Наверное, и бить теперь будут все и сразу.
– Люба выходи, мы не дадим маме тебя обидеть! – пообещал дядя Егор.
Сережик рассмеялся. За ним засмеялись остальные. Незлые.
Любка немного осмелела, вышла из-под черемухи на тропинку, на всякий случай, приготовившись бежать.
– Ну вот, я же говорил, тут она! – махнул рукой дядя Егор.
– А это че у нее? – приблизилась мать, с удивлением рассматривая корзинку. – За грибами ходила? Одна?
– Ну ни фига себе! – присвистнул Сережа. – Любка, ты где столько грибов надыбала?
Изумление было написано на всех лицах. Наверное, не будут бить, успокоилась Любка, на всякий случай, не доходя до взрослых.
– Там, в лесу, – кивнула она, попятившись, не давая окружить себя.
По опыту она знала, от взрослых не пойми, что ждать. Мать вроде добрая, а потом хрясь, и подзатыльников надавала, или отстегала вицей, а то и того хуже, приложилась поленом, припомнив то, о чем она и думать забыла. За грибы она испытала гордость. Наверное, не стоило говорить, что собирала их не она, но Любка была честная, этим она тоже гордилась.
– Мне их тетенька с дяденькой дали… – она задумалась, наморщив лоб. Не давали, просто лежали в ее корзинке. – Наверное… – добавила она на всякий случай.
– Что значит, «наверное»? – дядя Андрей заглянул за спину. – Ты где это взяла?
– Там! – Любка махнула в сторону леса рукой, сообразив, что ей никто не поверит. Портфеля в лесу быть не могло.
– Ну не ври! – рассердилась Нинкина мать, зачем-то потянувшись к портфелю. – Украла?
Любка отскочила, как ужаленная, не давая ей дотронуться до того, что уже считала своим.
– Мне дяденька с тетенькой дали! – упрямо и твердо повторила она.
– Кто тебе дал? Кто мог дать? Че ты врешь? – не поверила мать, рассердившись. – Я тебе сейчас башку сломаю, если не скажешь, где взяла! Украла? Надо вернуть!
Любка пожалела, что не спрятала портфель. Теперь заберут.
– Да подожди ты на девку орать! Здесь записка… в открытке. Любви Ветровой… Фамилия твоя, имя Любкино.
– Че, может, правда дали? А как? – растерялась мать, разволновавшись.
– Ну… ей до школы еще год… Скорее всего, это Нинке моей? – предположила Нинкина мать. – Или Леночке? Она тоже в первый класс идет… Перепутали?
Такой откровенной наглости и жадности Любка стерпеть не смогла. И мать запросто отдаст!
– Нет, это мое! – чуть не заплакала Любка от обиды. – У Нинки и у Ленки уже есть! И папы у них есть, а у меня нет родителей, меня подменили!
Мать не нашлась что сказать, открыла рот и промолчала. Остальные удивлено посмотрели на Любку и закачали осуждающе головами.
– Люба, ты зачем такие некрасивые слова говоришь? – воскликнула тетя Рая. – Маму пожалей.
– Она знает! – упрямо ответила Любка, вцепившись в лямку портфеля, чтобы никто не стянул.
– Ну, совсем, Тина, она у тебя дура! – покрутила пальцем у виска Нинкина мать.
– А че дура то, чего услышала, то и сказала, – внезапно произнесла мать, с удивлением взглянув на Любку.
– Видишь, адрес стоит… – дядя Егор ткнул открытку под нос Нинкиной матери. – И подпись: от дома инвалидов!
– Ну-ка! Ну-ка! – торопливо выдернула мать открытку из его рук. – А чего не зашли? Это они вспомнили про девку мою! – обрадовалась она. – Она с ними лежала… Или врачиха! Точно, врачиха… она ее еще все время «синичкой» называла, больно, говорит, глаза голубые, глаз таких сроду ни у кого не видела.
– Или вместе скинулись, – предположил дядя Егор.
– А можно посмотреть? – с уважением попросил Сережик.
Любка обрадовалась. Может, и правда от дома инвалидов передали. Она сразу же сняла портфель и по-хозяйски раскрыла его, вытаскивая содержимое, раскладывая на несколько кучек. Теперь это все было ее, на законном основании.
Над кучками склонились, перебирая их.
– Ох, какие карандаши! – приторно-елейным голосочком проворковала Нинкина мать. – Я такие выписывала, ответили, что нет пока. Продай мне, – тут же повернулась она к матери, – я заплачу, а ты попросишь, пусть тебе еще купят! Ей до школы целый год… Они там по блату достают, че им в городе-то не купить?
– Это мое, и не год… Я нынче пойду! – уверенно заявила Любка. – Они проверят! – пригрозила она.
– Маленькая еще! – засмеялась Нинкина мать. – Ты в другую школу пойдешь! Там учатся такие дети, которые наравне с нормальными детьми программу усвоить не могут.
– Сама ты дура и Нинка твоя дура! – закричала на нее Любка, внезапно разозлившись. – Она, ат, ребенка тебе скоро принесет в подоле!
Мать больно стукнула Любку кулаком по голове.
– От девочек что ли? – рассмеялась натянуто Нинкина мать, заметно покраснев. – Придумывает… Ой как придумывает! И не стыдно говорить такие слова?