Выживших не было
Шрифт:
— Припомни старую поговорку, дружище. Женщины — как трамваи. Ты, конечно слишком молод, чтобы помнить, что такое трамваи, Тэд. Но запомни, они, как эти машины. За одной всегда придет другая.
«Тэд Борден» кивнул, стараясь показать, что его успокаивают слова торговца наркотиками. В то же время сидящий внутри Тэда Бордена Джеффри Керни едва удержался от убийства.
Конечно, Керни мог бы убить Дмитрия Борзого, он же мистер Джонсон, и Рикардо Монтенегро, финансировавшего ФОСА наркоденьгами. Мог бы убить, но банда безмозглых ублюдков, бывшая под рукой у Борзого, не дала бы ему уйти. А в глубине души Джеффри Керни знал, что во имя памяти Линды он не должен делать одного — жертвовать собственной жизнью. Линда бы этого не хотела.
Но если бы такое самопожертвование было единственным способом лишить их жизни, он сделал бы это, не раздумывая.
Да, надо подождать. Ведь убивая, нужно уничтожить не только Борзого и мерзкого рябого Монтенегро, но и нанести смертельный удар ФОСА. Для этого ему нужно подождать своего часа.
Почистив и собрав меньший из двух девятимиллиметровых «смит-и-вессонов», он зарядил его и затем, вынув патроны из большего пистолета, принялся разбирать его.
Этот час придет, настанет, он мечтал о нем в самых сокровенных мечтах. Но этот час не мог прийти ни слишком скоро, ни слишком неожиданно.
Томас Эшбрук тяжело спал, когда находился в одной постели со своей женой Дайаной. Но одному ему спалось легко. Отказавшись от красивой девушки, годившейся ему в дочери (многие мужчины его возраста не устояли бы против такого предложения), этой ночью он спал один.
Его привыкшие к темноте глаза были широко открыты. Оба «Зиг-Зауэра» — П-226 и П-228 — находились под рукой. Первый, больший пистолет, висел в кобуре под пиджаком на столике, стоявшем у постели. Второй, меньший, лежал вынутый из кобуры, под второй подушкой.
Томас Эшбрук медленно потянулся левой рукой к этой подушке. Ладонь скользнула под нее и сжала пистолетную рукоятку. Он медленно переложил оружие под простыню, а затем указательным пальцем правой руки перевел предохранитель и прикоснулся к курку.
В жарких странах всегда рискуешь больше. Казалось, теплый климат притягивает и плодит террористов и киллеров. Во всяком случае, опыт привел Томаса к такому выводу. Правда, он говорил себе, что в Израиле будет в безопасности, имея такого союзника, как «Моссад». Поэтому пистолеты лишь второстепенная мера предосторожности. Томас вспомнил библейский стих семнадцатого псалма: «Господь твердыня моя и прибежище мое, избавитель мой, Бог мой, — скала моя; на Него я уповаю».
Но кто-то стоял напротив него в патио, за стеклянными створчатыми дверьми в спальню. Перевернувшись в постели и открыв глаза, он уловил там мимолетное движение. Подумалось, что какой-то звук разбудил его. Можно было и не обратить внимание на это, но Эшбрук четко определил, что это за звук: один из камней, устилавших пол патио, пощербился и вчера Томас едва не упал, споткнувшись о него. Теперь с тем, кто выслеживал его, случилось то же самое.
Опираясь левой рукой на живот, он навел «Зиг» на двери.
Дышалось ему легко, но капли пота выступили под мышками.
Часы на ночном столике показывали четыре утра. Слишком рано для уборщицы или садовника.
Прислушиваясь, он пытался выработать план действий. Если киллер один, то шансы на успех весьма хорошие. Но в этой части света, где жизнь и смерть продаются и покупаются по дешевке, такие операции обычно делаются группами.
Киллер-одиночка скорей всего не обнаружил бы себя предательским звуком, возможно, и о камень не споткнулся бы.
Их двое-трое. Вряд ли четверо. Четвертый (если он был), очевидно, не в доме, а рядом — за рулем автомобиля. Томас Эшбрук оглядел спальню, стараясь определить наиболее вероятный сектор обстрела. Конечно, он изучил комнату на этот предмет, еще ложась в постель, как только вернулся в Израиль из Америки, куда привозил оружие для «Патриотов». Но надо было за несколько секунд еще раз все обдумать.
Кто-то войдет из патио. Может, их будет двое. А еще один скорей всего войдет в спальню через другую дверь.
Трое, решил он. Вот почему не поднял тревоги охранявший дом человек из «Моссад». Официальной договоренности с израильской разведкой не было, но Эшбрук вчера заметил неподалеку автомобиль и друг, обладавший важными контактами, подтвердил, что эта припаркованная машина принадлежала «Моссад».
Трое киллеров. Парень из «Моссад» убит. Значит, винтовка с очень хорошим глушителем, арбалет или нож. В этих краях скорей всего нож. Глушителей у палестинцев маловато, а с арбалетом, при всех достоинствах этого оружия, не так много людей может управиться.
Эшбрук тяжело выдохнул.
Логика диктовала… Но что она могла диктовать? Один будет ожидать его за дверью дома на случай, если двое в патио, преждевременно обнаружив себя, испортят дело.
Он посмотрел на дверь.
Капкан. Но можно ли обратить эту ловушку себе на пользу?
Эшбрук надеялся, что на этот вопрос можно ответить утвердительно. Но пора уже вылезти из постели.
Он сбросил ногой простыню и, спрыгнув с кровати, голый побежал по комнате, перевернув стул, с которого на бегу снял кобуру с пистолетом. Накинув ее на правую руку, Эшбрук стал, вплотную прислонясь спиной к стене. Порой он удивлялся быстроте реакции своего тела, за шестьдесят лет побывавшего в стольких переделках. И все же было ясно, что сегодняшняя игра — для более молодых.
Двигаясь вдоль стены, Эшбрук набросил кобуру на плечо и, сжав правой ладонью рукоятку, вытащил «Зиг-226», заряженный всеми патронами. Держа в каждой руке по пистолету, он быстро и бесшумно двинулся вдоль стены, перешагнул через перевернутое кресло и подошел к открытой двери в ванную. Внутри никого не было. Сняв с вешалки полотенце, Эшбрук положил пистолеты на ручку кресла, обвязался полотенцем и, взяв оба ствола, продвинулся еще на три-четыре фута к дверям в гостиную, не отводя глаз от стеклянной двери в патио.