Выживший
Шрифт:
— Как считаешь, что теперь делать? Какие у тебя планы? — спросил я.
Фелисити пожала плечами.
— Не знаю. До встречи с тобой я даже была не в курсе, остались ли в городе живые люди — то есть, живые и нормальные.
Нужно было кое–что проверить, и я спросил:
— Думаешь, в воздухе был вирус? Люди заразились и превратились в охотников? Заболели те, кто оказался на улице?
— Получается так. А как еще? Но в первый день был сильный дождь, потом все время шел снег, поэтому сейчас воздух чистый.
— То есть, сейчас заразиться можно, только если… — начал я и замолчал.
— …если охотник напрямую заразит здорового человека, — Фелисити вздрогнула, но все же договорила, — когда станет пить из него кровь.
— Я пока ни разу не видел подобного, но это же не значит, что так нельзя заразиться? Нужно быть осторожнее.
— Мне нравится идея отправиться на север. Может, нам удастся добраться до родительской фермы, — предложила Фелисити.
Я представил, как мы приходим на ферму к родителям Фелисити, а там все в порядке, и невольно улыбнулся. Они наверняка знают, что произошло на самом деле. Возможно, я смогу вернуться домой. Только вот без Рейчел и Калеба уходить нельзя. Нельзя бросить новых друзей, выбрав одну Фелисити.
— У тебя есть причины остаться на Манхэттене? — спросил я.
Она покачала головой, отпивая из бутылки с водой. Чувствовалось, что Фелисити жалко уходить, и я мог понять ее: страшно расставаться с привычными местами ради неизвестности. Что–то похожее я переживал, покидая Рокфеллеровский небоскреб: он успел стать мне почти домом, там я чувствовал себя в безопасности.
— Я так хочу к родителям, — произнесла Фелисити.
— Ты пойдешь со мной в зоопарк? Нужно уговорить Рейчел.
— Она там сама со всем управляется?
— Да, но нельзя же сидеть там вечно! — сказал я. — Во–первых, это опасно; во–вторых, в зоопарке слишком много работы. Может, она передумает, когда познакомится с тобой и Калебом.
— А если они откажутся уходить?
— Надеюсь, нет. Пусть не сразу, но мы их уговорим: они ведь видели, что охотники опаснее с каждым днем.
— Мне кажется, Калеб очень привязан к Нью–Йорку. Он родился и вырос здесь.
Возможно, произнося эти слова о Калебе, Фелисити думала о себе.
Я вспомнил, как Калеб рассказывал о родителях. Может, ему нужно сходить к ним, увидеть все своими глазами, чтобы поверить в реальность? Какова вероятность, что у него дома все окажется гораздо хуже, чем он предполагает?
— Думаю, у него хватит ума понять, во что превратился любимый город, и уйти, пока есть возможность, — рассудил я. — Рейчел переживает из–за животных, ждет помощи, только вот не понимает, что спасатели могут вообще не появиться, что дальше не станет легче.
— Да, — только и ответил я Фелисити. Я гнал от себя эту мысль, но мы оба прекрасно понимали: помощь может вообще никогда не прийти.
— Сложнее всего будет убедить ее в том, что ситуация ухудшается.
— Мы вдвоем постараемся объяснить ей это, — сказал я.
— А если она откажется уходить?
— Я не смогу оставить ее одну.
— Ладно.
— Ладно?
— Я пойду с тобой и попробую ее уговорить, — пообещала Фелисити, но по тому, как она почесала запястье, стало ясно: ее что–то смущает.
— Но?
— А?
— Но есть одно «но», да?
Фелисити улыбнулась.
— У меня все на лице написано?
— Ты третий человек, с которым я говорю за целых две недели. Конечно, я подмечаю каждую мелочь, — объяснил я.
— Ясно, — успокоилась Фелисити и подалась вперед на стуле. — Понимаешь, я не люблю зоопарки. Они напоминают мне тюрьмы.
Я не успел ответить — с улицы донесся какой–то шум.
— Что это? — настороженно спросил я, весь обратившись в слух и тут же забыв о признании Фелисити.
— Я говорила, что…
— Да нет, слушай!
Мы замерли.
Звук оказался знакомым, только я не сразу это понял.
— Что это? — спросила Фелисити.
— Похоже на грузовик.
Соскочив со стула, я прижался к окну: стекло дрожало.
— Солдаты вернулись, — сказал я.
24
Грузовики проехали мимо булочной, где мы прятались, пересекли Сорок девятую улицу Вест и направились на север. Обломки здания, когда–то стоявшего напротив нашего укрытия, завалили всю дорогу и часть Шестой авеню, но для грузовика они не были преградой. Огромные колеса медленно проехали прямо по месиву бетона и арматуры, и мы успели рассмотреть сделанную под трафарет надпись на двери кабины: те же буквы, что я видел на ящике.
Фелисити прошептала мне на ухо:
— Научно–исследовательский медицинский институт инфекционных заболеваний Армии США.
— Это их я тогда видел, — сказал я, осторожно выглядывая из–за прилавка. Грузовик с громким ревом переваливался по обломкам. Двое мужчин сидели в кабине и еще двое в крытом кузове рядом с ящиком, который я заметил в первый раз.
— Давай выйдем к ним, — предложила Фелисити.
— Нет! Подожди! — Я остановил ее, стараясь рассмотреть военных: Старки среди них не было. — Они не особо мне обрадовались в тот раз.
— Но ты же разговаривал с ними! Джесс, они ведь американские военные, понимаешь? Мой брат с ними работал — они хорошие, нам нечего бояться.
— Из троих, что я видел, только один был нормальным, два других хотели меня пристрелить.
— Ерунда!
— Фелисити! Подожди! — я взял ее за запястье, чтобы удержать. — Давай хоть немного последим за ними, хорошо? Если ты права — будет классно! Но лучше проверим, ладно?
Она посмотрела на меня, затем на грузовик, подминавший под себя искореженные машины, снова на меня и согласилась:
— Ладно.
На улице я застегнул куртку под самое горло. Мелкими перебежками мы направились за грузовиком, стараясь держаться в полусотне метров. Когда военные были перед зданием Мюзик Холла, Фелисити дернула меня за рукав и затащила за перевернутый автобус.
— Что?
— Слушай! — приказала она, показывая на небо.
Я слышал только рев дизеля, отражавшийся от пустых зданий.
— Слышишь?
Я хотел было ответить «нет», но вдруг услышал тонкий, похожий на комариный, нарастающий писк.