Шрифт:
Пролог
…Она неслась вровень с облаками, подставив лицо вольному ветру. Красно-желтые крылья планера, словно знамя, развевались над ее головой. Планер парил, то падая вниз, то вновь взмывая в теплых воздушных потоках. Темпест висела под крыльями на прочно закрепленных стропах; счастливо улыбаясь, полной грудью вдыхала она мчащийся навстречу воздух. Сейчас она была царицей мира; она бросала вызов самой природе, и жизнь ее зависела только от ее мастерства и от направления прихотливых воздушных потоков.
Никого — только она и бесконечный воздушный океан… Никто не пристает с нравоучениями, не зудит, что ей пора бы уже образумиться,
Ее зовут Темпест — этим все сказано. Буря. Ураган. Сгусток энергии. Она не признает слова «невозможно». Не вышло? Попробуем еще раз! Никогда не говорит «хватит». Ничего и никого не боится. И не нуждается ни в ком, кроме самой себя.
Темпест улыбнулась самой себе — той улыбкой, что еще ни одного человека не оставила равнодушным. Она прекрасна. Не удивительна ли при ее характере эта нежная, женственная красота? Глаза у Темпест синие, словно жаркое полуденное небо. Пухлые чувственные губы как будто приглашают к поцелую — и никогда не разочаровывают смельчака. Полюбив, Темпест отдается страсти так же бурно и безоглядно, как и всему тому, что влечет ее в жизни. Но, какова бы ни была любовь, превыше всего Темпест ценит свою свободу.
Солнце заволокло облаками, и воздух стал заметно прохладнее. Запахло сыростью. Другой планерист забеспокоился бы и начал думать о посадке — Темпест только улыбнулась. Кажется, мать-природа бросает ей вызов?!
Длинные тонкие пальцы Темпест, пальцы, казалось, самой природой созданные, чтобы размешивать серебряной ложечкой чай или ласкать ребенка, крепче сжали перекладину. Планер несся все быстрее, подгоняемый усиливающимся ветром; Темпест парила в воздухе, наслаждаясь восхитительным чувством опасности. По крыльям ударили первые капли дождя, и Темпест опустила глаза вниз, на землю: там сумрачно чернели верхушки густого леса. Небо стремительно темнело. Ветер хлестал в лицо, забирался под облегающий комбинезон, пронизывал холодом, словно желал напомнить Темпест, что она здесь — совсем одна, в его власти. Но Темпест рассмеялась ему в лицо. Там, внизу, среди мрачного соснового бора, она заметила небольшую ровную полянку. Планер пошел на снижение.
Однако природа, взбешенная дерзостью юной хрупкой девушки, не желала сдаваться. Снова взвыл ветер, и над головой у Темпест послышался зловещий треск. Планер сломался посредине; крылья его встали торчком, словно прося пощады. Стремительно приближался мощный узловатый ствол сосны; столкновение было неизбежно. Ветер злорадно хохотал, предчувствуя неизбежную гибель отважной гордячки. Подхваченная воздушным потоком, Темпест пролетела мимо заветной лужайки и со всего маху врезалась в сосну. Планер зацепился стропами за ветку и повис, раскачиваясь на ветру, — из послушного орудия Темпест он превратился в ее спасителя.
Удар о ствол был столь силен, что, несмотря на защитный шлем, Темпест потеряла сознание. Тело ее безжизненно обвисло в стропах. А через несколько мгновений небо разверзлось потоками дождя…
Страйкер
Только что по радио передали прогноз погоды: ураганный ветер и сильный дождь. В лобовое стекло уже ударяли первые капли. Любой разумный планерист отказался бы от полета при такой погоде. Любой — только не Темпест Уитни-Кинг.
Страйкер знал эту женщину, как самого себя. Вот уже шесть лет, спасибо папаше Уитни-Кингу, он состоял при ней сторожевым псом. Это он ездил в Париж и беседовал с прокурором, уверяя его, что Темпест вовсе не хотела оскорбить французского президента — ее подвело плохое знание языка. Оба прекрасно знали, что это ложь, но прокурор предпочел не ссориться с могущественным семейством Уитни-Кингов. А тот юный австрийский герцог, что гонялся за Темпест по всему свету, к радости мировой бульварной прессы и к ужасу обоих добропорядочных семейств? Теперь, слава богу, герцог — счастливый муж и отец двоих детей; но в свое время Страйкеру понадобился большой дипломатический талант, чтобы вытащить Темпест из этой любовной заварушки. А Каир и скачки на верблюдах? А Буэнос-Айрес и потерянный паспорт? А Багамы и регата — Темпест в роли капитана? А Бахо и мотогонки по пересеченной местности? А Мессина, где Темпест, спасая упавшего в воду ребенка, бросилась прямо под винт парохода и чудом отделалась сломанной рукой? Но девочку все-таки спасла…
Страйкер и сам не заметил, когда успел привязаться к этой бесшабашной любительнице приключений. Привязаться так, что уже и не мыслил жизни без нее. Она наполнила его мечты, сны — и, увы, страшнейшие ночные кошмары. На висках у него появилась седина — это в тридцать-то с небольшим! Но Страйкер ни в чем ее не винил. Перед обаянием Темпест не могло устоять даже чопорное семейство Уитни-Кингов. За одну ее улыбку Страйкер готов был умереть — если прежде не свернет ей шею. Тело ее, сколько Темпест ни ломала себе кости, оставалось хрупким, стройным, нежным, словно созданным для любви. Его любви…
Страйкер остановил машину возле ее грузовичка и, сощурившись, оглядел летное поле сквозь пелену дождя. Никаких следов. Страйкер вышел из машины и, достав бинокль, поднял голову к небесам. Никаких следов. Чеканное лицо Страйкера помрачнело; досада и тревога прорезали его лоб глубокими морщинами. Черные, словно южная ночь, глаза потемнели, казалось, еще сильнее. Приложив руки ко рту, Страйкер громко позвал ее — безуспешно. Темпест не было. Страйкер обернулся в поисках какого-нибудь обзорного пункта. Если ее нет ни на площадке, ни в воздухе, думал он, значит, она где-то на земле.
В трехстах ярдах от летного поля Страйкер заметил высокую сосну. Темно-зеленая вершина ее возвышалась над окрестными деревьями. В несколько минут Страйкер оказался на вершине. Стоя на толстой ветке и держась за ствол, он осматривал окрестности — и вдруг застыл, пораженный в самое сердце. В паре миль отсюда на ветви высокого дерева четко вырисовывалось красно-желтое пятно… Цвета Темпест.
Во мгновение ока Страйкер оказался на земле, запрыгнул в кабину и рванул с места. Тормоза жалобно завизжали на крутом повороте, но Страйкер ничего не слышал, его мысли были заняты другим: ему показалось… — или это был обман зрения? — что на стропах планера болтается тело.