Вздымающийся ад (сборник)
Шрифт:
«Герр доктор, — начал Ханс Хесслер, жилистый невысокий человек лет сорока пяти, — позвольте предупредить вас, что уже три». — «Ну ладно–ладно», — барственно протянул Шмельц, с трудом поднявшись и жестом потушив протесты собутыльников. — «Пора, господа, дела зовут!» — «И как их зовут на этот раз?» — попытался пошутить кто–то, но тут же умолк.
Шмельц продолжал красоваться: «Заставлять ждать моего верного Хансика — это, господа, против моих правил».
Шмельц всегда сам верил тому, что говорил. О том, что Ханс Хесслер, его шофер, наперсник и личный слуга, ждал уже почти шесть часов, он и не думал. «Так что пора закругляться, друзья мои» — закончил он.
«Но вам придется уделить мне еще несколько минут», — весьма безапелляционно прозвучало у него за спиной.
Шмельц, опершись о кресло, повернулся в сторону человека с решительным голосом. Вид спокойного лица с проницательными глазами почему–то вдруг пробудил в нем защитный инстинкт. Он рявкнул: «А вы, вообще, кто такой?»
Циммерман молча показал ему документы. Шмельц, взглянув на них, многозначительно усмехнулся. «Долго меня это не задержит, Хансик». — «Тогда я подожду еще. Машина стоит на Шванталерштрассе, у выхода из театра». — И Хансик Хесслер, по–военному повернувшись кругом, вышел.
«Да, на него можно положиться, — сообщил Шмельц. — Таких сегодня днем с огнем не найти».
* * *
Анатоль Шмельц и Ханс Хесслер впервые встретились в Милане летом 1947 года. Тогда Западная Германия была потрясена вестью о катастрофическом наводнении, постигшем Северную Италию: затопленные деревни, огромные убытки, человеческие жертвы. Соседние страны слали в Италию помощь.
Тогдашние американские власти в Мюнхене предоставили самолет. Не для доставки пищи, одежды и лекарств, а для журналистов, чтобы мобилизовать общественность.
Анатоль Шмельц участвовал в этом полете. Но не как репортер — эта участь выпала Вольриху, уже работавшему к тому времени в газете Шмельца. Нет, он хотел таким образом продемонстрировать публике свои гуманистические убеждения.
Между прочим, там был и Гольднер, без которого нигде не обходилось.
Полет над затопленными районами был ужасен. Рев моторов, переходящие из рук в руки бутылки виски, лица, пытающиеся изображать участие и печаль… А внизу — поля, покрытые бурой массой воды, уносимые потоком коровы, овцы, собаки…
Как утверждает Гольднер, Шмельц совсем расчувствовался.
Наконец они сели в Милане, потрясенные, но не исчерпавшие сил — они ведь мужчины! Вышли из самолета, размяли ноги, и один из них — Вольрих — начал тут же узнавать, где ближайший бордель.
Вот что рассказывал позднее сам Анатоль Шмельц: «Я собирался осмотреть Миланский собор, но мои коллеги буквально затащили меня в переулок неподалеку от «Ла Скала», где был один из многих миланских «домов любви». Остальные уже были внутри, а я все колебался — не слишком хотелось. Оглядевшись, словно ища, чтобы кто–то помог мне решиться, я заметил у входа человека, смотревшего на меня с надеждой и ожиданием.
Он сказал: «Так хотелось бы… но я не могу себе этого позволить…»
Сказал по–немецки, откровенно и доверчиво. Ну я и пригласил его пойти со мной.
Это была первая моя встреча с Хансом Хесслером, который с тех пор остался при мне, благодарный, преданный и все понимающий. И до сегодняшнего дня он ни разу не обманул моего доверия».
* * *
Карл Гольднер так прокомментировал этот рассказ: — Эти двое были словно созданы друг для друга. Их дружба до гроба началась с совместного приключения в миланском борделе. Иногда они, правда, больше напоминали не приятелей, а заговорщиков. Что же там тогда произошло? Девки в том миланском борделе в столь тяжелые времена не были избалованы заработками, тем больший восторг вызвало вторжение нашей компании. Одна очень даже созревшая куколка тут же кинулась на Хесслера и с профессиональной ловкостью забралась ему в штаны. Шмельц стоял рядом, как ребенок, у которого забрали игрушку.
Хесслер, заметив это, тут же отреагировал: «Дорогой, если вам эта девка нравится — с удовольствием уступлю!»
Вот с чего начались эти удивительные, длящиеся третий десяток лет отношения между Анатолем и его Хансиком.
* * *
— Могу я спросить, — осторожно начал фон Гота, — видели вы этой ночью Хорстмана?
— К счастью, не видел, — с виду равнодушно заявил Вольрих. Но глаза его испуганно забегали. — С большим удовольствием я вижу его жену. Но это не тайна. Вы имеете что–нибудь против?
Фон Гота понял, что это уловка Вольриха, который решил атаковать, чтобы не оказаться припертым к стенке. Отхлебнув из бокала пива, он спокойно спросил:
— Вы всю ночь были здесь, в театре?
— А меня видели где–то еще? — спросил Вольрих, стараясь казаться невозмутимым.
— Этого я не утверждаю.
— Зато намекаете! — вновь атаковал Вольрих, почувствовав неуверенность молодого криминалиста. — Будьте добры объяснить мне, с какой стати вы задаете подобные вопросы! И я еще подумаю, буду ли вообще отвечать.
Фон Гота выпил еще пива, отодвинул бокал подальше и решил поставить все на карту.
— Погибший, о котором упоминал комиссар Циммерман, — это Хайнц Хорстман.
— Правда? — выдавил Вольрих. — Как это могло произойти? Черт, какое свинство! Ну теперь начнется.
— Не похоже, что это вас слишком опечалило или даже расстроило, — констатировал фон Гота.
— А с какой стати? — недоуменно возразил Вольрих. — Хорстмана никто терпеть не мог, от него были одни неприятности!
— У кого?
— У всех, кто имел с ним дело. — Казалось, Вольрих заговорил в открытую. — Хорстман был из тех, кто сует свой нос в любую дырку. Он был ужасный нахал. С ним никто и ни в чем не мог быть уверенным.
— Значит ли это, что вы испытывали антипатию к Хорстману?
Вольрих рассмеялся:
— Вовсе нет — мы с ним были приятели.
— С его женой тоже?
— Да, и с ней тоже. — Тут Вольрих вдруг заинтересовался: — А что с ним, собственно, случилось?
— Возможно, — осторожно сказал фон Гота, — он попал под машину.