«ВЗГЛЯД» - БИТЛЫ ПЕРЕСТРОЙКИ. ОНИ ИГРАЛИ НА КРЕМЛЁВСКИХ НЕРВАХ

Додолев Евгений Юрьевич

Во время дневной прогулки, возвращаясь из сельского магазинчика с бутылками приторной «Изабеллы» вдоль периметра секретного «лабораторного» сада, мы находили «точку входа»: место, которое казалось подходящим для персик-авантюры.

Отправлялись на жатву после полуночного купания в запретной зоне на мысе Монтедор. Плескание в темноте, с одной стороны, вымывало хмель, а с другой, учитывая безрассудное ныряние среди хищно отточенных скал заповедника, поднимало уровень адреналина на «операционный уровень».

Где-то в час-два ночи, оставив кого-нибудь из девчонок на «атасе», мы перемахивали через тёмную ограду, инкрустированную узорами «колючки» разного калибра, и по-пластунски

прокрадывались через парфюмерно благоухающий кустарник к экспериментальной плантации. Поскольку, повторю, экзерсисы наши не были коммерчески обоснованы, не было у нас, как правило, с собой никакой ёмкости. Мы на ощупь находили достаточно спелые плоды и в качестве сумки использовали застиранные майки, из которых импровизировался этакий кенгурятник.

Иногда раздавался хриплый лай и пьяная ругань охранников: мы, рассыпая добычу, давясь от сдерживаемого смеха и сдавленно матерясь при падениях, бежали к точке входа/выхода, порой сбиваясь в темноте с маршрута и оказываясь почти что в западне. Тогда, бросив весь «урожай» и впиваясь зубами в какой-нибудь персик (ну чтобы не совсем зазря пострадать), мы кидались на заграду и, рискуя джинсами, раздираемыми колючей проволокой, и лодыжками, подворачиваемыми в акробатических погонях, перемахивали через рубеж, разделяющий наше «академическое» существование от приключений, которые попадали если не под Уголовный кодекс, то под Административный, полагаю.

В удачные ночи мы наворовывали по несколько кило. Раскладывали их под кроватями, чтобы там фрукты доспевали. Горничная находила добычу нашу ночную и доносила директору. Это был очень дипломатичный мужчина лет сорока, который поражал нас тем, что, перманентно находясь в курортной зоне, умудрялся предохраняться от черноморского ультрафиолета без всяких там шляп и санблоков, гипнотизируя собеседников какой-то вампирской белизной эпидермиса, что подчёркивали смолисто-чёрные волосы.

Он приходил в номер и с демонстративно ироничной улыбкой осведомлялся, откуда, мол, красота такая. Повторю: персы этой формы и окраски не продавались в принципе; видел нечто подобное только в Южной Америке. Экспериментальная была какая-то тема. Поэтому легально приобрести эти плоды не было возможности. Мы что-то нагло врали про то, что загадочная старушка нас одарила за то, что её через шоссе перевели. Со вздохом товарищ Ширвинский удалялся. На следующий день перед полдником мы обнаруживали у себя на столе огромную коробку с аккуратно подобранными экземплярами секретных персиков. От их стола нашему. Угощали девушек лакомством ароматным. Но всякий раз были раздосадованы. Это ведь как у восточного купца купить что-нибудь не торгуясь: весь кайф обломан, никаких эмоций и ощущения охоты. Так что через неделю мы вновь в кровь царапали локти, перемахивая в запретную зону. Не персики нужны были нам, но азарт.

Миниатюрный двухэтажный комплекс для учёных ёмкостью в дюжину номеров располагался на красивом скалистом пьедестале, обсаженном реликтовыми деревьями, откуда открывался впечатляющий вид на Ялтинский залив. А на приватный пляж для заслуженных ботаников можно было попасть двумя волшебными путями. Либо вальяжно спуститься по живописной полукилометровой лестнице, которая траекторила среди неимоверных экзотических кустов. Либо – на экспресс-лифте и далее через мрачный просторный тоннель, выбитый в крымском граните и напоминающий столичное метро. Очевидно, что себестоимость этой по-сталински размашистой конструкции и её эксплуатация не могли быть скомпенсированы, даже если бы над ней располагался многоэтажный отель с номерами по тысяче долларов за ночь. Естественно, резиденты той

райской точки не платили почти ничего. А имели многое. «Они рубль считают за два и имеют на завтрак имбирный лимон», – негодовал БГ и был не прав. Потому что, «имея на завтрак имбирный лимон», мы помнили о том, что рубль неконвертируем. И желали это дело исправить. И желания свои вскоре реализовали. Каждый по-своему.

«Большой»

Впрочем, не возьмусь утверждать, что Костины мечты стопроцентно реализованы. Повторюсь, он с младых ногтей бредил кинематографом. И не как потребитель кинопродукции, а как человек для кино рождённый: он в нём разбирался много лучше самых маститых отечественных профи. Однако пошёл, что называется, по стопам родителя. Его отец был заслуженным биологом, и единственное чадо поступило в соответствующий вуз, на биофак Ленинградского универа.

Поэтому, между прочим, в нашей компании у Кости было прозвище Ботаник, которое, подчеркну, абсолютно не имело нынешней пренебрежительной коннотации. Просто тем самым обозначался тогдашний фронт «служебных интересов» перспективного советского микробиолога, будущего постсоветского медиамагната.

«Сейчас Ботаник приедет, познакомишься», – лукаво молвила Наташа Макаревич, знавшая, что я недоверчиво привечаю новичков, не апробированных ветеранами нашей тусовки на нейтральной территории типа пляжа в Серебряном Бору или притона в Сокольниках, коим служила однокомнатная квартира на втором этаже «хрущёвской» пятиэтажки.

Хозяином того притона был небезызвестный Миша Королёв. Сертифицированная душа компании, обладатель чудного волжского баса, простенькой гитары, ну и – да, да – старого любительского фотоаппарата. Сокурсник Анатолия – Криса Кельми – и Владимира Кузьмина (Джеймса). В ту пору ни разу не культовый фотограф российского глянца.

Нет, не было тогда в Москве ни глянца, ни России. Был сплошной СССР, и мы все дружно и старательно опровергали лживый тезис о том, что «секса у нас нет». Бывали, конечно, «дни, когда опустишь руки и не ни слов, ни музыки, ни сил», но в основном наши будни – в контексте серых телеканалов, заполненных скучной камерной музыкой и бесконечными монотонными репортажами с нескончаемых съездов разномасштабных подразделений КПСС & ВЛКСМ, – заполнены были отнюдь не безопасным сексом, подпольными рок-концертами, разнузданным весельем, фрондой, сцементированы и плотно упакованы липким портвейном.

Те, кто обладал свободной территорией, всегда становились жертвами набегов. Звезда мгимошных дискотек (он там диск-жокействовал), Саша Любимов снимал всего лишь комнату в коммуналке и не мог привечать гостей. А вот будущий Фотограф № 1 Королёв, сожительствующий на тридцати квадратных метрах со своей ироничной подружкой, медсестрой Надей, имевшей – в силу профспецифики – доступ к самым интересным препаратам, вынужден был принимать гостей семь раз в неделю.

«Маленькие» Макаревичи

Но особенно, конечно, ценилась «площадка Макаревича». Сам-то музыкант жил на площади Гагарина, но прописан, однако, был в однокомнатной квартире на Комсомольском проспекте, что напротив МДМ. В этом богемном гнезде на первом этаже кирпичной девятиэтажки жила его единственная сестрёнка. Которая в свою очередь прописана была в квартире родителей, несколькими этажами выше. Последнее обстоятельство было бесспорным преимуществом точки. Продукты никогда не кончались. Ни-ког-да. В любое время можно было юную Наталь Вадимовну склонить к вылазке в родительский холодильник за банкой паюсной или коробкой гэдээровского печенья.