Взгляд незнакомки
Шрифт:
Лолли промолчала.
Когда на землю спустились сумерки, Кендалл решила собрать топлива для костра. Лолли с малышкой, прижавшись друг к другу, уже спали, а Кендалл никак не могла успокоиться. Бродя вокруг шалаша, она собирала хворост. Она так увлеклась этим мирным занятием, что прошло время, прежде чем она поняла, что слышит, как трещат сухие ветки под ногами неизвестного. Теперь он стоял рядом с ней…
Медленно, с чувством обреченности Кендалл подняла глаза и увидела Джона Мура.
Война не изменила его. Он выглядел так же, как тогда, во время бойни на болотах. Мур был все тем же человеком, которого
Она выпрямилась и молча, настороженно взглянула на мужа. Ее обуяли страх и ненависть. Время не залечило ее раны. Она до сих пор отчетливо помнила во всех подробностях ту резню, которую учинил Джон в индейском поселке. До сих пор призраки этого побоища преследовали ее по ночам… Она не забыла и никогда не забудет низость его мести…
— Кендалл!
Он произнес ее имя так тихо и мягко, словно обратился к ней на званом вечере за чашкой чая. На лице его медленно, как при проявлении дагерротипа, появилась улыбка.
— Я знал, что найду тебя, если зайду подальше в лес. — Кендалл все еще никак не могла обрести дар речи. Она отступила на несколько шагов, не спуская глаз с Джона.
— Наконец-то все кончилось! — приятным тихим голосом сообщил ей Мур. — Неужели ты думала, что я забыл о твоем существовании? Если да, то ты меня явно недооценила. Ты, оказывается, плохо меня знаешь, Кендалл, а я-то надеялся. Я думал, ты знаешь обо мне все! В конце концов, ты моя жена, и теперь мы, наконец, воссоединились. Сегодня поистине благословенный день. Наконец-то ты моя и пойдешь со мной, Кендалл. Мы упустили столько времени, и теперь нам предстоит наверстать упущенное.
Отвращение и ужас обуяли Кендалл. Никогда. Никогда, ни теперь, ни потом, не пойдет она с ним! Никогда после всего, что ей пришлось выстрадать и пережить по его милости.
— Зачем это тебе? — хрипло спросила Кендалл. Она все еще не верила, что живой Джон Мур стоит перед ней. Самое странное заключалась в том, что Джон был и остался красивым мужчиной со стройной фигурой, на которой ладно сидел хорошо сшитый мундир. Лицо его украшали романтические усы, голубые глаза контрастировали с темными волнистыми волосами. Он мог бы найти женщину, которая полюбила бы его от всего сердца, и тогда, возможно, Джон Мур стал бы нормальным человеком и был бы счастлив до конца своих дней.
Да, он мог бы…
В это когда-то верил и Трейвис. Трейвис, который дружил с Джоном всю сознательную жизнь. Но даже он отвернулся от Джона, ужаснувшись произошедшей в нем перемене. Кендалл была бы рада пожалеть Джона — пожалеть человека, который потерял себя из-за уязвленной гордости. Но их разделяло многое такое, чего ни за что нельзя было простить, и теперь Кендалл чувствовала по отношению к Джону только страх и отвращение.
— Зачем мне это? — повторил он ее вопрос и усмехнулся. — Не знаю, Кендалл. Знаю только, что я желал тебя с того самого момента, когда увидел впервые. Я молил Бога, чтобы ты исцелила меня. Никогда в жизни мне не приходилось видеть такой красивой женщины…
Он пожал плечами.
— Мне пришлось заплатить за это, и я заплатил без малейшего сожаления огромную сумму! Но с самого начала мне стало ясно, что ты ненавидишь меня, считаешь себя выше, чем я. Ты вела себя, как все эти хвастуны, которые затеяли войну, но оказались биты. Великие солдаты Юга! Но ты не исцелила меня,
— Это твой ребенок, да?
— Нет! — поспешно произнесла Кендалл, энергично мотнув головой, боясь навлечь беду на головы ни в чем не повинных родных. — Это ребенок моей сестры — Лолли. Ты посмотри сам, у девочки такие же платиновые волосы, как у ее матери.
— У тебя тоже светлые волосы, — напомнил ей Джон. — Впрочем, твой повстанец тоже блондин. Или мне лучше сказать, что он был им…
— Что ты хочешь этим сказать? — с трудом сохраняя спокойствие, проговорила Кендалл. Она хотела и боялась услышать ответ и, задавая вопрос, невзначай взглянула за плечо Джона, чтобы посмотреть, откуда он пришел и один ли он. Злорадная усмешка заиграла на губах Джона — движение. Кендалл не осталось незамеченным.
— Ах, какие искорки страха засверкали в ее прекрасных синих очах! — издевательски произнес он. — Как это мило, видеть твой испуг. Но не переживай, я не встретил знаменитого капитана Макклейна — пока не встретил. Но знаешь, Кендалл, война окончилась. Ваш генерал Роберт Ли сдался нашему генералу Гранту два дня назад. Джефф Дэвис бежал из Ричмонда, а преданный делу повстанцев губернатор Флориды Милтон покончил с собой.
Улыбка Джона исчезла, лицо его стало злым, он молчал, ожидая, пока смысл его слов дойдет до Кендалл. Какое это было наслаждение — рассказывать Кендалл о последнем акте постигшей ее трагедии!
— Все кончено, Кендалл. Твой великий Юг, твой рай больше не существует. Он превратился в прах и пепел. И если мои люди не найдут Макклейна и не убьют его, то я сам это сделаю. Со временем я заставлю тебя забыть о нем. В Новом Орлеане я встречал множество южных красавиц. Они очень сердечно принимали федеральных солдат — знали, что у нас есть деньги на то, чтобы покупать им шелковые чулки. Но знаешь, Кендалл, несмотря на то, что я был поражен, как чудом, собственным исцелением, даже понимая, что я снова настоящий мужчина, я не переставал желать только тебя. Тебя вместе с твоим несгибаемым духом, твоей страстью и яростью и даже с твоей ненавистью. Ты не хотела иметь со мной ничего общего и добилась своей цели. Но теперь все изменится, Кендалл. За тобой долг, ты моя любовь, ты моя жена. Но ничего, теперь все в полном порядке. Я еще раз обещаю тебе, что теперь все изменится. Я заставлю тебя забыть о прошлом.
— Ничто и никогда не изменится, — прошептала Кендалл. — Я не смогу ничего забыть и не хочу этого. Господи, Джон! Я не хотела выходить за тебя замуж, но во мне не было ненависти до тех пор, пока я не узнала, каким жестоким ты можешь быть. Наверное, ты действительно изменился, но я никогда — слышишь, никогда! — не смогу забыть прошлое. Я не забуду ни то зло, которое ты причинил мне, ни того, что ты сделал с другими. Не так далеко отсюда ты устроил бойню и убил людей, которых я успела полюбить, как родных, — женщин, детей. Совсем еще младенцев. Я не могу насиловать свою душу, Джон. Не важно, что мы проиграли эту войну, я все равно люблю Брента Макклейна.