Взгляд сквозь столетия
Шрифт:
Прибыв туда, как в Пондишери{19}, так и в разных других французских селениях, равным же образом подаваемым мне комиссиям, пребывал одиннадцать лет, и между тем немалое время на Коромандельских брегах, где я имел случай спознаться и подружиться с единым знатным брамином Паднапаба, который, по особливому ко мне благоволению, изучил меня священному их языку, называемому санскрит{20}.
В 1774 году, когда я уже был на тридцать шестом году от моего рождения, получено было приятное для меня известие, что нынешний швецкий король Гусстав III, разруша все партии, толико лет раздирающие Швецию, приобрел себе пристойную королю власть{21}, без нарушения прав и вольности Швеции, которая, по учению монархического правления, более нежели прежде в Швеции процветает. А понеже само желание таковые перемены было причиною несчастий родителя моего и моих, то я немедленно принял намерение проситься о возвращении в Европу и оттуда намерение взял ехать в Швецию, просить о восстановлении памяти родителя моего и о возвращении мне его имений. По одиннадцатилетнем пребывании в сих
Декабря 12 числа, уже по исчислению нашему, считали мы себя быть близ мыса Доброй Надежды, когда сделалась вдруг превеликая и необыкновенная в сих местах буря. Ветер был со стороны северной, которому никакое искусство мореплавателей сопротивляться не могло, и мы были посреди беспрерывно продолжающегося мрака и при сильном дыхании ветра несены на полдень к полюсу антарктическому. По шестидневном беспрестанном страдании, среди сильных валов морских, в которые мы потеряли две свои мачты, когда уже корабль, разбитый и поврежденный, во многих местах впускал в себя воду, и уже мы иного, окроме смерти, не ожидали, вдруг буря утишилась. Декабря 19 числа блистающее солнце оказалось и остался токмо посредственный прохладный ветерок, несущий нас к полудню. Конечно, вдруг такая перемена долженствовала в нас произвести совершенную радость, но мы и при утишении бури зрили себя в такой же опасности, какую и в саму бурю ощущали, то есть что поврежденный от биения вод корабль наш повсюдова воду впускал, и все помпы, которыми действовали беспрестанно, не могли не только достигнуть сделать уменьшения влияния воды, но паче она умножалась, и следственно ежеминутно мы должны были ожидать, что корабль наш потопит. Однако капитан, г-н Б., взял высоту и нашел, что мы были в 58 1/2 градусах полуденной широты, то есть в таком месте, куда еще, колико известно, ни один европейский корабль не проникал{22}, ради великих льдов, окружающих антарктический полюс, и считалось невозможным туда проникнуть. Но ко удивлению нашему мы их тогда, окроме малых льдинок, не видали.
В таком мы были состоянии, когда новая опасность нам стала угрожать, то есть, что часть корабельных служителей взбунтовалась и приняла намерение, сколько их поместиться могут на находящемся боте на корабле, уехать. Сие возмущение произвело некоторое ослабление в работе, ибо единые, неповинующиеся своим начальникам, спускали бот, накладывали припасы, другие старались их до сего не допустить, а работа выливки воды ослабевала, и корабль водою наполнялся.
Тогда г-н Б. старался их увещевать к пребыванию на корабле, представляя отдаленность от всех мест знаемых, куда бы им пристать, дальность мореплавания и должность, которой они обязаны друг другу, что отъездом своим в конечную погибель всех сотоварищей своих приведут; напротив того, по видению некоторых морских птиц, которые обыкновенно не в дальнем расстоянии от берега живут, он надеялся найти какую землю. Если же и в сем ошибается, то, конечно, огромные льды, окружающие антарктический полюс, не могут быть далеко, то он может хотя к какой льдине пристать и сделать исправление корабля, а тогда и все спастися могут. В случае же неудачи всего сего, предлагал им взять еще на себя терпение на сутки, ибо он предвидит, что с выливанием воды толикое время еще корабль не потонет, и когда в сие время никакой надежды на спасение не получат, то могут, севши на бот и привязав сделанный из досок корабельных плот, все к единой части для спасения своего себя подвергнут. Но он говорил не слушающим его слов, и уже многие стали сходить на бот, а другие им сопротивлялись, и едва еще при сем случае кровопролитие не произошло, когда вдруг один матрос, сидящий на последней нашей мачте, закричал, что он видит несколько лодок, и кажется, что вдали и земля ему видна.
Каждый может себе представить, коликую сие перемену во всех нас произвело; мы зрили себя погибающих, а тут надежда к жизни обновилась, неповиновение престало, и все с усердием кинулись выливать воду, которая в бывший беспорядок в корабль натекла, да капитан и другие побежали на мачту и, смотря в трубу, удовольствие и удивление их паче умножилось, примечая, что не только видят землю, но землю населенную и вид града имеющую. А между тем, к вящему нашему ободрению, ветер немного усилился, и корабль был весьма скоро несен к желаемому пристанищу. Уже мы с самого корабля начинали видеть землю: чрез трубу усматривали построенный хороший град — тут, где мы только думали льды или по крайней мере пустую землю, или населенную варварскими народами обрести. Мы мало почти давали вероятия очам нашим, когда еще новое обстоятельство нас удивило: сие есть, что узрили мы из-за единого мыса вышедшие два великие гребные судна, которые, как мы после увидали, были строением своим смешение морской архитектуры: индейских народов и европейской, имели мачты и паруса, и снабженные великим числом людей, которые к нам прямо шли. Сие удивление, однако, смешано было с некоторою опасностью, ибо хотя по всему, что мы зрили и могли надеяться найти тут народ изучный и в обществе живущий, который и не мог варварским быть, но состояние наше было такое, что нам возвратиться было не можно, и хоть бы и к каннибалам в руки попались, должны были и на сие решиться.
Однако корабль наш, имея скорый ход по ветру, а и те плыли на парусах навстречу нам, мы вскоре сблизились; но как мы уже спускали бот, чтоб ехать на те суда просить о приятии нас, узрили, что и от них плыла к нам большая лодка, на которой было восемь человек гребцов, и сидел в ней единый человек, держащий нечто густое, зеленое, которое по приближении к ним мы усмотрели, что сие было связанные сосновые и еловые ветви. Лодка сия к нам без всякого страха приближалась, и как мы все прибежали к тому борту, чтобы ее видеть, и уже можно легко было слышать произносимые слова с оные, тогда начальник, встав и простирая к нам руку с сим пуком зелени, зачал говорить санскритским языком. Довольно всем, уповаю, известно, что в Индии сей язык считается священным, и знатные брамины, которые его
Речь его к нам была следующая: «Кто бы вы ни были, но видим по состоянию вашего корабля, что вы имеете нужду в помощи, примите ту, которую от искренности сердца мы вам, яко подобным себе, представляем, и будьте уверены, что никогда наисильнейшие наши попечения не могут сравняться с горячим желанием, каковое мы имеем вам благодеяния наши оказать».
Я истинно скажу, что радость и удивление на несколько минут привели в онемелость уста наши; однако ответствовано ему было через меня со всеми изъяснениями нашей благодарности и с показанием нужды нашей. А между тем временем он пристал к нашему кораблю и взошел на оный. Сей был человек лет тридцати, взрачный собою, имеющий бороду выбритую; голова его была покровенна серою с малыми полями, но высокою шляпою, одежду имел из белого сукна длинную, подпоясанную ремнем, на котором висел не очень длинный, но широкий тесак, а за поясом был заткнут нож. На груди у него был черной шерстью вышит якорь, наверху которого кедровая шишка — желтым гарусом{23}.
По первых приветствиях, в коих он много учтивства показал, мы хотели его подчивать, но он ничего, кроме воды, пить не стал, говоря, что у них есть запрещение пить все то, что может пьянство произвести, и сам попросил кусок хлеба, вместо которого мы ему подали морских сухарей. Он один разломил, подал нам, говоря, что преломление хлеба и скушание его у них за клятву доброго согласия и союза почитается.
Мы, можно сказать, о всем, что видели, были яко в изумлении; мы думали, что человечество и учтивость в одной Европе пребывают, но нашли в таком народе, который казался быть отделен от всего обитаемого света, более прямого любомудрия, нежели вообразить себе могли. Однако между тем, как мы чинили такие размышления, сей бывший у нас офицер на корабль свой приехал, и мы узрили вскоре оба корабля, приближающиеся к нам, и немалое число лодок, наполненных людьми, ехавших к нам. Сие паки нас в некоторое сомнение привело, которое однако вскоре кончилось, ибо первая лодка, которая пристала к нашему кораблю, была лодка начальника сих кораблей, который, вшедши к нам на корабль, первое сказал нам приветствие, что, не распростирался в напрасных учтивствах на словах, лучше самым действием оказать свое благоволение, а как он чрез посланного прежде от него офицера уведал о худобе нашего корабля, то повелел немалому числу своих людей ехать на наш корабль, которые бы постарались скорее выливать воду, освободя тем и наших людей от столь тяжкой работы, которую они, конечно, толь немалое время претерпевают и дать им приличное по долговременному путешествию успокоение; и к тому же, чтобы и излишние вещи нам выгрузить на его корабли, дабы наш тем легче был; он же ради унявшегося ветра повелит привязать наш корабль к его судам и буксировать в порт. Мы не смогли иного учинить, как с совершенным признанием приносить ему благодарности; и действие словам его последовало, но с такою точностию, что, хотя и повелено было нашим офицерам смотреть за выливанием воды, но они токмо что смотрели, не имея нужды побуждать, ибо работа с таким усердием и тщанием производилась, что и наши, спасающие себя от потопления, более усердия не показывали; одним словом, мы нашли в последнем из них такие знаки человеколюбия и благоволения, что каждый из нас сему удивлялся, и мы считали, что как бы не к незнаемой земле приближались, но к земле отечества нашего, и не неведомый народ зрим, но братий и родственников.
Между тем временем позван был начальник в каюту нашу; мы его подчивали сколько могли индейскими закусками и винами и при отъезде его хотели его подарить часами и бриллиантовым большим перстнем, но он точно так же с нами поступил, как и прежде посланный от него, однако со всею учтивостию; званы мы были им на его корабль.
Когда мы приехали на его корабль, то с удивлением увидели на оном пушки, которые были поставлены на верхнем деке{24} и покрыты, дабы они невидимы были. Однако мы им были со всею возможною учтивостию, и можно сказать, родственническою ласкою приняты — он подчивал нас разными закусками и родом чаю из разных трав сделанным. Тут в первый раз он спросил нас, какого мы народа и какая была причина нашего путешествия?
Мы, не отстав от обычая европейцев выхвалять силу и могущество своих государей перед народами, которых мы варварами считаем, с великолепными изъяснениями сказывали ему, что мы суть подданные короля французского, наисильнейшего и богатейшей страны государя в свете, что предки его еще учинили завоевание на брегах индийских, весьма отдаленных от его страны, учредили город Пондишери, где производится великая торговля и получаются великие богатства, откудова мы, возвращаяся во Францию, в сии места ужасною бурею были занесены.
На сие, подумав несколько, начальник офирский нам ответствовал: «Простите мне, что я с тою искренностию, которая составляет главнейшее умоначертание народа отечества моего, вам на все ваши слова скажу: мне кажется, видеть можно некоторое противоречие в ваших славах. Вы называете государя своего властителем наибогатейшей страны в свете, но если то так, зачем же делать завоевания в отдаленных местах от своей державы и посылать подвергаться подданных своих к толиким опасностям, чтоб новые богатства получить, когда земля его собою богата есть. По нашему мнению, все богатства суть относительны. И тако я не могу усомниться в речении вашем, что отечество ваше есть богато само собою; но, конечно, оно бедно в рассуждении разных нужд, коим оно подвергнуто, а без того бы и не было нужды ни дальние приобретения делать, ни толиким опасностям подвергать народ свой. Я не мог удержаться, чтоб не изрещи вам моих мыслей; но прекратим о сем наш разговор, ибо каждая страна имеет свои обычаи, с коими она и должна остаться, если их полезнейшими находит. Но вы теперь у нас гости; хотите ли возвратиться на ваш корабль и на нем доехать в пристанище наше, или за лучшее рассудите остаться здесь на корабле, где менее для вас опасности есть, а более будете иметь спокойства?» И как мы выбрали возвратиться на свой корабль, то им и были отпущены, и он нас до самого борта провождал.