Взгляд тигра
Шрифт:
Водяная пыль рассеялась, проток опустел, и никаких следов катера не осталось на рябящей от ветра поверхности, которую он только что бороздил.
С приливом крупные, зловещего вида альбакоры охотятся вблизи берега. Их сразу привлекут и запах крови, и плавающие в воде ошметки плоти. Целеустремленные, ненасытные убийцы не обойдут вниманием тех, кто уцелел после взрыва. Окажись среди них Сулейман Дада, акулы нажрутся до отвала. А может, они признают в нем родственную душу и договорятся по-хорошему, как профессионалы с профессионалом. Мрачноватая шутка развеселила
Накануне мародеры добрались и до аптечки – сорвали крышку, вытряхнули и растоптали содержимое. Мне с трудом удалось отыскать, чем обработать и перевязать искалеченные пальцы Шерри. Я опасался, что у трех вырванных ногтей повреждены корни и они никогда не отрастут, но, когда Шерри опасливо упомянула об этом, я уверенно заявил: «Все будет хорошо», – после чего заставил ее проглотить пару таблеток кодеина – снять боль – и приготовил постель в темной глубине пещеры.
– Отдохни. – Я опустился на колени и нежно поцеловал ее в щеку. – Постарайся заснуть. Разбужу, как будем готовы к отплытию.
Чабби суетился вокруг вельбота, который оказался в хорошем состоянии, хоть и с несколькими пробоинами от попаданий шрапнели. Мы законопатили дыры, чем могли, и оставили лодку на берегу.
Яма от сундука стала общей могилой для лежавших вокруг тел. Мы уложили их, как сардин в банку, и засыпали мягким песком.
Откопали золотого тигра со сверкающим во лбу глазом; спотыкаясь под тяжестью, снесли статую на берег и уложили на дно вельбота, подсунув упругие полиэтиленовые прокладки. Там же пристроили рюкзак, набитый пластиковыми мешочками с сапфирами и изумрудами.
Напоследок мы вынесли из пещер уцелевшие припасы и снаряжение – канистры с водой и горючим, баллоны для сжатого воздуха, компрессор. Погрузку закончили ближе к концу дня и порядком притомились. Положив поверх скарба карабин, я отошел в сторону.
– Не против, Чабби? – Я достал сигары, собираясь впервые за целый день перекурить. – Теперь можно отчаливать.
Чабби затянулся, выдохнул шлейф голубоватого дыма и сплюнул на песок.
– Пойду принесу Анджело, – пробормотал он. Я на него уставился, и он пояснил: – Не оставлять же парня одного. Тоже небось хотел бы лежать поближе к своим, по-христиански.
Чабби подыскал подходящий кусок парусины и растворился в сгущающихся сумерках.
Я пошел в пещеру, разбудил Шерри, дал ей две таблетки кодеина, закутал в свою фуфайку, и мы отправились на берег. В темноте приходилось в одной руке держать фонарик, а другой поддерживать Шерри. У вельбота я в нерешительности остановился – что-то показалось не так.
Что именно, стало понятно, когда луч света упал на лодку, – карабин исчез. У меня похолодело внутри.
– Шерри, – торопливо зашептал я, – ложись и не вставай, пока не скажу.
Она тут же опустилась на песок рядом с вельботом, а я лихорадочно огляделся в поисках какого-нибудь оружия. Пришла мысль о пневматическом подводном ружье, но оно лежало под канистрами. Нож так и остался в стволе дерева в пальмовой роще –
– Не ломай голову, Гарри, винтовка у меня, – раздался низкий хриплый голос за моей спиной. – Не оборачивайся и не делай глупостей.
Должно быть, забрав карабин, неизвестный спрятался в роще, а теперь неслышно подкрался сзади. Я застыл на месте.
– Не оглядываясь, бросай мне фонарь – через плечо.
Я выполнил приказание. Под ногой неизвестного скрипнул песок – похоже, он поднял фонарик.
– Теперь повернись – медленно.
Ослепляющий луч ударил в глаза, за ним смутно маячила непомерно огромная туша.
– Хорошо искупался, Сулейман?
На нем не было ничего, кроме белых трусов; чудовищное брюхо и толстые, бесформенные ноги влажно поблескивали, отражая свет фонаря.
– Твои шутки, Гарри, вызывают аллергию, – заговорил он низким, великолепно поставленным голосом.
Я запоздало вспомнил, какими проворными становятся в соленой морской воде толстяки. Тем не менее, даже если ему помогал прилив, Сулейман Дада проявил нечеловеческую силу и выдержку – он не только уцелел при взрыве, но и проплыл две мили в неспокойной воде. Вряд ли кто из его людей оказался на такое способен.
– Думаю, начать стоит с живота, – продолжал Сулейман. Ложу винтовки он опустил на локтевой сгиб левой руки, которой направлял мне в лицо луч фонарика. – Говорят, там больнее всего.
Воцарилось молчание. Сулейман Дада дышал тяжело, с астматическим присвистом, а я пытался придумать, как отвлечь его внимание и перехватить ствол карабина.
– Умолять меня на коленях о пощаде ты, конечно, не желаешь? – куражился он.
– Пошел ты в задницу!
– Так я и думал. Жаль, доставил бы мне удовольствие. А девушка, Гарри? Разве она не стоит того, чтобы немного поступиться гордостью?
Предательский скрип песка под ногами выдал приближение Чабби, понимавшего, что невозможно пересечь открытый берег незамеченным и что его атака обречена на неудачу. Тем не менее он попытался отвлечь внимание Сулеймана. Выскочив из темноты, Чабби бросился к противнику сзади, и его не остановила даже наведенная Сулейманом винтовка. Прогремел выстрел, из дула вырвалось пламя, но я уже преодолел половину расстояния, отделявшего меня от черной громадины. Чабби упал, и Сулейман начал поворачивать карабин в мою сторону.
Я проскочил впритирку к наставленному на меня стволу и с разбега врезался плечом в Сулеймана, рассчитывая проломить грудную клетку, как случается в автокатастрофах. Однако силу удара поглотил толстый слой жира – словно я наткнулся на пуховую перину. Сулейман отступил, выронил винтовку, но устоял на толстых, как бревна, ногах. Я оказался в его медвежьих объятиях.
Он оторвал меня от земли, притянул к необъятной мягкой груди и держал на весу, сковав руки по бокам. Ноги беспомощно болтались в воздухе; не имея опоры, я не мог противостоять Сулейману, его весу и силе – беспредельной и непреодолимой, как мощь океанских волн.