Взгляд висельника
Шрифт:
Кто-то вяло ответил:
– Спорт.
– Не слышу, – почти выкрикнул Дмитрий Анатольевич. Крепкий, под два метра ростом, сейчас он походил на оратора на какой-нибудь демонстрации. И его «Спорт или смерть?» больше походило на лозунг.
– Спорт! – закричали дети.
Физрук удовлетворенно кивнул.
– На первый-второй рассчитайся!
– Первый, – начал Скороходов.
Сережа облегченно вздохнул, когда произнес «второй». Быть в одной команде с Артемом себе дороже. Он не любил проигрывать. То есть проигрывать, конечно, все не любили, но он воспринимал проигрыш очень болезненно. Болезненно для его команды. Артем всегда искал виноватых. Виноватыми оказывались те, кто слабее, или одиночки вроде Истомина. Быть в другой команде значило провести спокойно остаток дня.
Они проигрывали. Сергей вообще не любил командные игры. Наверное, потому что он был прирожденным одиночкой. Отвечать только за себя. Сейчас был не тот случай. Истомин два раза потерял подачу, пять раз пропустил мяч и трижды испортил отличный пас. Это ему еще повезло, что он не в команде Артема. Здесь его не побьют, но косые взгляды он на себе ловил уже сейчас. Ну не его это. Боясь хоть что-нибудь еще испортить, он напрягся. Нервозное состояние не способствовало спокойной игре. Кто-то целенаправленно его топил. Очередной пас был отправлен ему. Истомин едва не закрыл глаза. Руки сами выстрелили от груди, и мяч полетел чуть выше сетки прямо перед Мишкой Борисовым. Тому только оставалось опустить руку на мяч. И он опустил. Мяч, закрутившись, ударился сразу за сеткой на площадке противника. Медленно, но верно они двигались к сравниванию счета. Сергей видел, как бесится Скороходов. Он ненавидел всех в своей команде и в команде соперников. По кругу подавать полагалось Истомину. Сережа попытался взять себя в руки и не показать своего волнения. Руки потели. Он поочередно отер ладони о шорты. Потом взял мяч на левую ладонь и приготовился. Свистка, казалось, не было целую вечность. Когда он, словно сигнал несущегося на него поезда, ворвался в уши, Истомин подбросил мяч и ударил высохшей вмиг ладонью. Того, что произошло потом, не ожидал никто. Большинство из присутствующих в зале были уверены, что мяч в лучшем случае перелетит через сетку. Но он не только перелетел, его еще никто не смог отбить. Он, будто пудовый, выпал из рук Скороходова и ударился о пол. Артем взревел.
Десять десять. Счет сравняли, и не без помощи Сергея Истомина, Томочки. Кто теперь Томочка?! А, Скороходик?! Да какой он, к чертовой бабушке, Скороходик? Он больше походил на загнанного стреноженного коня. Длинные волосы слиплись от пота и были похожи на сосульки, верхняя губа все время тряслась, будто он собирается чихнуть. И как его еще девчонки любят? Артем орал на игроков своей команды и злобно поглядывал на Истомина. Но Сергей, понимая, что не сносить ему головы после урока, все равно был в приподнятом настроении. А самое главное, он был спокоен. Ладони были сухие, а зубы влажные. Все так, как и должно быть у нормальных людей.
Команда Сергея была в движении. Подача – переход. На счете десять-четырнадцать Истомин оказался под сеткой, напротив Скороходова. Сергей понял, что его, мягко говоря, не любят по ту сторону сетки. Мяч подавала его команда. Кто-то принял его, кто-то отбил. Сергей сообразил вмиг и, подпрыгнув, просто опустил мяч прямо на Скороходова. Тот либо не ожидал этого, либо разнервничался настолько, что его движения казались нелепыми и смешными, будто он был марионеткой в чьих-то руках. Мяч, словно раскаленный, подпрыгивал в его руках, а потом коснулся пола. Но на это уже никто не смотрел. Скороходов настолько упорно пытался отбить этот мяч, что как-то неловко изогнулся, и ткань шорт не выдержала. Сергей встретился с Артемом глазами. Впервые сквозь ненависть в глазах Скороходова читался страх. Под общий хохот Артем, зажимая обнажившиеся гениталии, поспешил в раздевалку.
Они выходили курить как по часам – каждое начало часа. Тамара Львовна – с ними. Истомин понял: они будут брать его измором. У них есть надежда, что он не досидит до конца и уйдет, как обычно, в шесть. Что будет дальше – нетрудно догадаться. Саша, конечно же, не добивался беспрекословного выполнения своих правил, но немного приструнить зарвавшихся подчиненных требовалось. Вообще Истомин считал, что если человек, став начальником, перестает быть человеком, то значит, он им и не был никогда. То, что он сделал сегодня, не тянуло на бесчеловечный поступок. Он просто попытался привлечь внимание подчиненных к работе. Будет ли он продолжать в том же духе? Он не знал. У него и дома проблем выше крыши. Если они начнут выкаблучиваться, то он назло им продолжит борьбу с курением в рабочее время.
К обеду он и вовсе забыл о правилах, но подчиненные, похоже, помнили. Когда он подходил к столу Тамары Львовны, на экране монитора были только документы по торговым точкам. Саша с удовлетворением подумал, что если после его правил каждый из них заработает хотя бы в полсилы, дело наладится.
В два тридцать Истомин позвонил Сереже. Уроки у него заканчивались в два, но парень почему-то не брал трубку. Опять играет в компьютер. Иногда Александру хотелось выдернуть все провода и выбросить системник. Но потом, поостыв, он ругал себя за это. У его парня должно быть все. По возможности, конечно. Тем более что компьютер сейчас в каждой квартире, как тумбочка в прихожей. Вроде бы обойтись без нее можно, но с ней ведь комфортней. Вот Саша и делал жизнь своего сына как можно комфортней.
Сам Александр рос в семье один, но избалованным себя не считал. Его и не баловали. Мать за малейшую провинность наказывала. И не так, как он своего. Скакалкой отходит так, что потом долго помнишь, что да как. Он помнил каждый такой случай. Его не назовешь непоседой, но неприятности будто сами искали его. В общем-то дети делятся на тех, кто находит проблемы сам (непоседы), и на тех, кто ждет их прихода (тихони). Саша был тихоней, но доставалось ему больше самого энергичного ребенка. Александр не хотел, чтобы Сережка потом так же вспоминал его. За четырнадцать лет он ни разу не ударил ребенка. Кричать кричал. Накричит, вспылив, а потом жалеет об этом. Идет, извиняется. Лида всегда упрекала его за это. Мол, кого ты растишь? Тряпку? А Саше все равно было жалко ребенка. Он шел, извинялся и уже в более спокойной обстановке объяснял Сереже, в чем тот провинился и как в дальнейшем избежать подобного. Но он не избегал. Ребенок. «Все мы были такими», – думал Саша и снова объяснял. Просто он был таким человеком. С подчиненными – так же. Разве что не извинялся потом. А так для него проще было трижды спокойно объяснить, чем, наорав, отвернуть людей от себя навсегда. Возможно, придуманные им правила были самой жестокой акцией, но она была просто необходимой мерой.
Истомин еще раз набрал номер сына. Не дождавшись ответа, отключил телефон и посмотрел на Тамару Львовну. Она, увидев пристальный взгляд начальника, неловко заерзала и посмотрела на монитор. Схемы были на месте и не напоминали даже отдаленно страничку в «Одноклассниках».
– Тамара Львовна, за главную останетесь? – Он не спрашивал. Он распоряжался только в свойственной ему манере, не повышая голоса. И Тамара Львовна это поняла.
– Вот и славненько, – сказал Александр и выключил компьютер.
Смерть Мечниковой была как кость в горле. Почему? Почему эта дура повесилась именно сейчас? Собственно, почему это меня волнует? Женя глотнула из баночки приторного напитка и затянулась сигаретой. Она не выкладывала видео в Сеть, она не снимала его, в конце концов. Но они ведь могут сказать, что она их заставила. Да нет. Они ее слишком боятся, чтобы сдать. Женя для них была страшнее тюрьмы. Она для них и была тюрьмой.
Странное чувство не покидало ее. Понятие совести было утеряно, поэтому то, что сейчас происходило с ней, было скорее страхом. Страхом перед реальным сроком. За причинение вреда здоровью – на видео видно, как она бьет лохушку, за доведение до самоубийства – в случае если хоть один придурок заикнется, что это была ее идея выложить видео. Нет, никто не заикнется. Она была уверена в этом. Почти.
Женька отбросила окурок и глотнула «Хуча». Банка опустела. Женя отрыгнула и, смяв жестянку, отбросила ее на беговую дорожку.
– Как тебе не стыдно? – услышала она тут же женский голос за спиной.
Когда Женя повернулась, собачонка на поводке у полной женщины затявкала. Скорее от страха, чем из-за агрессии.
– Что? – спросила Женя.
Собачка злобно зарычала и спряталась за ногу хозяйки.
– Я спрашиваю, тебе не стыдно?
– Нет, а что, должно?
– Бессовестная! Ты же пьешь…