Взгляд врага
Шрифт:
Я вспомнил заплаканную Нину Валентиновну, тревожные глаза Фокина-старшего.
— Она меня просила поговорить с Артуром по-человечески, — сказал я. Не знаю, с чего мне вдруг вспомнилось это ее выражение. — Она надеется, что тот поведет себя прилично.
— Полный идиотизм, — буркнул Макс, не отрывая глаз от листа бумаги.
— А не полный идиотизм — искать управу на продажных ментов в самой милиции?
— Предоставь это мне. Я знаю там одного человека, он не продается. Он поможет...
— Звучит как старинное предание: и был там милиционер непродажный... Может, он еще не
— В твоем положении только и ехидничать, — скептически заметил Макс. — Ты, кажется, сказал, что Артур сильно на тебя обиделся? И хочет, чтобы ты лично передал ему фокинские деньги?
— Совершенно верно.
— Позаботься о своей безопасности, — посоветовал Макс. — Он может тебя убрать. В следующий раз к тебе подойдут два милиционера с дубинками.
— Спасибо за прогноз. — Настроение у меня почему-то ухудшилось. — Ты думаешь, что я уже нарвался до такой степени? Я же ничего особенного не сделал. Я просто хотел, чтобы одного пацана оставили в покое... А пятьсот баксов для них не деньги.
— Не деньги, — подтвердил Макс. — Дело в принципе, Костя. Если бы они отпустили этого Колю Фокина, то словно сказали бы всем остальным бандитам: «Мы уже не такие крутые, как раньше. Можно задолжать нам пятьсот баксов и уйти на все четыре стороны. Можно отлупить нашего парня в мужском туалете — и остаться с целыми костями». Они не могут себя так вести. Они обязаны ответить по полной программе. И они ответят так, как если бы ты на них очень серьезно наехал.
— Ну спасибо, — сказал я и поднялся из кресла. — Словно соловьиного пения наслушался. Радость на сердце — неописуемая. Можно заказывать гроб?
— Похороним за счет фирмы, — с серьезным выражением лица обнадежил меня Макс. — Ты сам виноват в том, что влипаешь в такие истории. Ты слишком самоуверен. Что мешало тебе позвонить мне вчера? Или сегодня утром?
Он и не заметил, как сам ответил на свой вопрос. Самоуверенность. Она как алкоголь — в небольших количествах поднимает тонус и улучшает кровообращение. Большая доза — и ты отбрасываешь копыта.
— Ты не можешь работать в коллективе, — продолжал перечень обвинений Макс. — Ты даже в паре не можешь работать. Если бы ты был с Олегом...
— Не напоминай, — поморщился я. — Лучше быть одному, чем с таким помощником.
— В любой другой конторе тебя давно бы вышибли, — сообщил Макс. — Я дал тебе возможность работать самостоятельно с нашей лицензией. Чего желать еще? Я не обращаю внимания, что ты редко бываешь в конторе. Я не требую от тебя отчетов. Но ты ко всему этому еще и постоянный источник неприятностей. С тобой вечно что-то случается, и тут ты вспоминаешь обо мне, о конторе. И ты бежишь сюда, требуя, чтобы тебя вытащили из очередного провального дела...
— Ну, не всегда эти дела провальные, — влез я в его прочувственный монолог.
— Девяносто процентов, — уверенно сказал Макс. — И ты всегда приходишь слишком поздно. Приходишь в последний момент. Однажды ты припрешься со вспоротым пузом и потребуешь, чтобы я тебя заштопал.
Я представил эту картину, и мне стало нехорошо. Вот в чем неприятные стороны богатого воображения.
— Но в нынешнем случае ничего непоправимого еще не произошло, — сказал я. — По-моему...
— По-твоему? — буркнул Макс. — Ну да... Ничего непоправимого не произойдет, если ты будешь делать то, что я тебе сказал. Поедешь к Фокиным и повторишь слово в слово мое предложение. Либо они обращаются в милицию, либо ты выходишь из игры. Наркомафия, коррупция у ментов, рэкет, похищение людей — это слишком крупные рыбы, чтобы ловить их твоим дырявым сачком.
— Это как будто из Пушкина, — оценил я метафорический талант Макса.
— Это из меня, — поскромничал он. — Но заслуживает того, чтобы быть написанным на стене твоей квартиры. В прихожей. Чтобы каждый раз перед тем, как выйти на улицу, ты читал эту фразу.
— Это будет мой девиз, — сказал я, чтобы доставить Максу удовольствие.
— Короче. — Он поднялся из-за стола во весь свой двухметровый (или почти двухметровый) рост и положил мне на плечо пудовую лапу, которую почему-то сам называл рукой. — Езжай-ка ты прямо сейчас к Фокиным и сделай, как я сказал.
— Прямо сейчас не могу, — ответил я, с трудом скидывая руку Макса с плеча, — они сейчас на работе. Я пойду пообедаю, а потом поеду. Одобряешь такой вариант?
— Валяй, — сказал Макс.
Это было очень любезно с его стороны.
Глава 8
Перекусив в первой же забегаловке, я поехал к Фокиным, но не напрямую, а длинным кружным путем, который завел меня на книжный развал у краеведческого музея. Музей уже три года был закрыт.
Дирекция тщетно искала деньги, чтобы завершить ремонт, а задолженность перед ремонтниками росла. Пока суд да дело, на площадке перед музеем раскинули лотки книжные торговцы. Я вышел из машины и медленно побрел по развалу.
Макс называл это «еще одним бзиком», что подразумевало наличие у меня еще нескольких «бзиков». Я отвечал Максу, что каждый имеет право на хобби, но Макс качал головой и говорил, что должен быть какой-то предел в моем выпендреже. Сам Макс собирал пивные банки разных сортов, Олег — порнофильмы с Терезой Орловски и Трейси Лордс. Что коллекционировал Генрих, я не знал. Возможно, денежные знаки. Мое хобби Макс считал донельзя выпендрежным и странным. Я и сам не мог толком объяснить, с чего мне вздумалось собирать книги про разных там императоров, царей и королей. Не все подряд, а то, что более-менее похоже на правду. Я начал с римских императоров и дошел до русских царей.
Каждый, кто попадал ко мне домой и видел заставленные книжные полки, немедленно спрашивал: «А зачем это тебе?» Как-то я попытался это осмыслить. Получалось, что к императорской жизни я потянулся, чтобы отвлечься от окружающей действительности. От того, что погаже, потянулся к тому, что покрасивее. Но после еще одного сеанса мозговой активности я пришел в выводу, что никакого отвлечения не происходит, потому что император Нерон, например, своими гнусными наклонностями мало чем отличался от маньяка Куропаткина, которого ловили два с половиной года и который за эти годы написал такой дневник своих «подвигов», что следователей, этот дневник читавших, говорят, тошнило и их меняли каждый час.