Вжух, и тебе уже 10! Дневник графомамки

Мармузевич Света

Как я и подозревала, сломалось где-то в районе извилины, отвечающей за послушных, а главное, ненавязчивых детей. Сломалось безвозвратно.

– А тепель, давай, ты будешь лобатам, – уже замахивается ящиком над моей головой Миша. Чуть успеваю увернуться и отмазаться. Парень смотрит на меня взглядом "почему за всех всё должен делать я" и опять ныряет в коробку головой.

– Мам, а теперь выключи меня.

И понеслась!

23 октября

Приходит печальный Миша: отец решил, что целого часа мультиков ребенку – по-за глаза, а вот сам Миша имел на этот

счёт своё четко сформулированное мнение. Мультики должны не кончаться, думал Миша, как лето в песне Аллы Пугачевой. Поэтому случился и коллапс, и кризис, и сложная семейная сцена, в которой у отца – непреклонные тон и взгляд, а сын трясёт нижней губой и отправляет одинокую слезу в путешествие по щеке. И вот уже он на пороге спальни, горестный, как шекспировская Офелия, и такой же обречённый. Дрожит губой и плаксивым речитативом объясняет мне, что хотел много мультиков, очень много, а папа, папа… И падает животом на кровать как подкошенный.

Поэтому, что же там – папа, остаётся для меня загадкой. Но судя по скорбной фигуре на кровати:

1. папа – вообще злодей. Потому что

2. папы – это всегда праздник, салют, фейерверк и мультики рекой, это все знают. А тут такое.

Но в критической ситуации мама может пригасить накал. Ну и для контраста, конечно, тоже: добрый и злой полицейские – mode on.

– Миша, – говорю я голосом опытного коммивояжёра, – а знаешь, ЧТО лежит в кухне на подоконнике?

Безутешный градус Мишиной спины любопытно вздрагивает.

– Чипсы с сыром! – продолжаю я уже голосом Леонида Якубовича при начитке призов.

На меня с надеждой смотрят два блестящих глаза.

– Встань и иди, – здесь легко догадаться, кого я косплею. – И съешь их все!

И уже в счастливо летящую на кухню спину кричу:

– И если папа сказал, что хватит мультиков, значит, точно хватит. Папу надо слушаться!

– Да! – долетает из кухни сквозь характерный хруст.

А всё потому, что я прирождённый педагог, бичез!

25 октября

Миша очень умно поступил, что родился похожим на меня.

Вот смотрю я на этого безупречного парня и думаю: ну как можно сердиться на такого красавца? И опускаю свой боевой топор. А красавец глядит на меня хитрым прищуром из гущи дымящихся руин детской, попирая ногой поверженные игрушки, и в глазах его – ни капли раскаяния. И вот уже бежит красавец дальше – вершить самосуд над уцелевшими кусками квартиры. А я, размякшая, думаю вслед: деточка моя, такой уже где сладкий, и как на меня-то похож!

А потом активирую то, что в цивилизованном мире называется женской логикой: смотрюсь в зеркало и в очередной раз недоумеваю, как мой муж может считать меня привлекательной, даже когда у меня нет настроения, пальмочка на голове и вместо лица – страдальческая жопа.

3 ноября

Утреннее.

– Мам, посмотри в зеркальце: ты красавица или нет?

Ну что ж. Из зеркальца на меня щурится заспанный кусок тела, и я мимоходом изумляюсь, как эти дети всё подсекают. Ну да, легла в час ночи, воды выпила перед сном хорошенечко, сейчас семь утра, и путем нехитрых вычислений ясно, что я исправно отекала шесть часов подряд, а теперь надо одеться и идти в холод и темноту на утренний променад. Я уже молчу, что для цветущего вида диснеевской Белоснежки, поющей

птицам, мне надо часов восемь безмятежного сна.

И говорю такая:

– Знаешь, что? Не выделывайся мне тут, Мальчик-Я-Поспал-Десять-Часов-И-Теперь-Король-Мира.

– Конечно же, ты – красавица, – отвечает он мне на это. – Ты же мама-принцесса.

13 ноября

Свежие новости. К нам в туалет приблудился паук. Жирненький такой, на коротких лапках. Миша нашёл его и испугался, хотя паук заранее занял самый труднодоступный дальний угол. Говорю мальчику: "Да брось ты, он же размером с твой ноготь. Посидит и уйдёт".

Миша, конечно, сразу сделал невозмутимое лицо, мол, я этих пауков, знаете, где вертел. А мать дальше миротворствует. Давай, говорит, пауку имя придумаем, мало ли, он решит задержаться.

Сошлись на Виталике.

С тех пор Миша в туалет заходит, как в пещеру Алладина: вроде и оазис блаженства, но как-то, знаете, ждём подвоха. Из последнего:

– Мама, Виталик вернулся!

– Да нет, он же со вчерашнего дня там отдыхает.

– А почему он отдыхает, устал?

– Конечно, любой бы на его месте устал. Вот он и прилёг на трубу расслабиться.

– Ты устал, Виталик? Ну, отдохни. Мам, а почему он – не чёрная стрекоза?

– Ну, так сложилась жизнь, сынок, но я думаю, он страстно мечтает об этом.

– Да? Виталик, ты, правда, мечтаешь быть чёрной стрекозой? Мам, он не хочет со мной разговаривать!

И неудивительно. Бедный Виталик.

17 ноября

Набесились мы после ужина, наболтались, нахохотались (я и Костя), навизжались (Миша), и погнала я этого героя (Мишу, не Костю) спать. А он, когда проходит обряд инициации перед сном (ну, в туалет там сходить, зубы почистить) – всегда особенно энергичен и игрив. Чует парень, что немного веселья осталось, скоро в люлю. И вот заталкиваю я, значит, чувачка в ванную, вооружаюсь щёткой и пастой, коленками его придерживаю (и то несильно справляюсь, потому что он, пока я щётку пастой мажу, в этих коленках мне броуновское движение устраивает: толчётся бессвязно и пытается удрать), открывай, говорю, рот, и щётку ему туда сую. Ну и давай хорошенько вечерний шоколад вычищать. Увлеклась такая, снизу вверх, сверху вниз, орудую себе щёткой и не сразу понимаю, что у меня в коленках – какая-то странная тишина. Подозрительная, я бы даже сказала. Поднимаю глаза, а мальчик стоит и намазывает пасту мне на чёлку.

18 ноября

Миша тут прихворнул, короче. Вызвали врача, он пришёл, послушал, проверил горло, выписал рецепт и умчал восвояси. А ребёнок был так очарован процессом осмотра, что после ухода доктора собрал все свои врачебные регалии и взялся за меня. Основательно. В нынешних детских меднаборах есть даже хирургические ножницы (стилизованные) и щипцы, так что свой терапевтический осмотр Миша начинает за здравие – слушает моё дыхание, измеряет давление, а заканчивает чуть ли не операцией на открытом сердце. Щипцами он дёргает мне волосы на голове, кстати.

В конце всех экзекуций в обязательном порядке – бюллетень. "Доктор" вооружается бумагой и фломастером и настоящим врачебным почерком пишет мою дальнейшую судьбу.

Из последнего:

– Так, сейчас… Где моя ручка?

Конец ознакомительного фрагмента.