Взлет и падение Третьего рейха
Шрифт:
Гитлер не был намерен, как он утверждал впоследствии, повторять ошибки тех, кто в ходе судебного процесса по делу о Капповском путче заявляли, что "они ничего не знали и ничего не хотели предпринять. Это и погубило мир буржуазии — отсутствие мужества отстоять свои действия… сказать судье: "Да, мы хотели именно этого — хотели уничтожить государство".
Теперь же, выступая перед судьями и представителями мировой прессы, Гитлер провозглашал:
— Я один несу за все ответственность. Но это вовсе не означает, что я — преступник. Если меня судят здесь как революционера, то я и являюсь революционером, борющимся против революции 1918
В противном случае тройка, возглавляющая правительство, армию и полицию Баварии и готовившая вместе с ним, Гитлером, заговор против национального правительства, виновна в не меньшей степени, чем он, и должна находиться рядом с ним на скамье подсудимых, а не выступать в качестве главных свидетелей обвинения. Довольно ловко Гитлер направил обвинение против членов триумвирата, которые, чувствуя вину, держались неуверенно.
"Одно доподлинно известно: Лоссов, Кар и Сейсер преследовали же цели, что и мы, — покончить с правительством рейха… Если наши действия классифицировать как государственную измену, сие означaeт, что все это время Лоссов, Кар и Сейсер вместе с нами совершали государственную измену, поскольку в течение прошедших недель мы ни о чем другом не говорили, кроме как о выполнении тех поставленных задач, в которых нас теперь обвиняют".
Тройка вряд ли могла опровергнуть это утверждение, потому что так оно и было на самом деле. Кар и Сейсер не смогли парировать язвительных нападок Гитлера. Лишь генерал фон Лоссов стойко защищался.
— Я не был их подручным, — заявил он в суде. — Я занимал высокий государственный пост.
Затем генерал с презрением, на какое только был способен кадровый военный, обрушился на бывшего ефрейтора, этого безработного выскочку, чьи далеко идущие амбициозные планы привели к тому, что он попытался диктовать свои условия армии и государству. "До чего докатился этот беспринципный демагог, — возмущался генерал, — хотя не так давно он заявлял, что хотел бы быть "барабанщиком" патриотического движения".
Барабанщиком? Гитлер знал, что ответить на это.
"Сколь низменны мысли маленьких людей! Поверьте, я не рассматриваю получение министерского портфеля как нечто желанное. Я не считаю достойным великого деятеля пытаться войти в историю, став каким-то министром. Существует опасность быть захороненным рядом с другими министрами. С самого начала моя цель в тысячу раз превосходила желание сделаться просто министром. Я хотел стать искоренителем марксизма. Я намерен достичь этой цели, и, если я добьюсь ее, должность министра применительно ко мне будет нелепой".
В качестве примера Гитлер сослался на Вагнера:
"Когда я впервые стоял у могилы Рихарда Вагнера, мое сердце переполняла гордость за человека, который запретил делать на своем надгробии какие-либо надписи в духе "Здесь покоится тайный советник, дирижер, его превосходительство барон Рихард фон Вагнер". Я буду горд тем, что это имя, как и многие другие, вошло в историю без титулов. Я хотел стать барабанщиком в те дни не из скромности. В этом было мое высочайшее предназначение, остальное не имело смысла".
Гитлера обвиняли в том, что он из барабанщика хотел сразу делаться диктатором. Он этого и не отрицал. Так распорядилась Судьба.
"Человека, рожденного быть диктатором, не принуждают стать им! — Он желает этого сам. Его не двигают вперед, он движется сам!. — Ничего
Несмотря на то что Гитлеру грозило длительное тюремное заключение за государственную измену, его уверенность в себе, в призвании "вершить судьбами народа" оставалась непреклонной. В ожидании судебного процесса Гитлер проанализировал причины поражения путча и поклялся, что в будущем не допустит подобных ошибок. Вспоминая об этом тринадцать лет спустя, когда он добился цели, Гитлер говорил своим старым соратникам, собравшимся в "Бюргер-бройкеллер", чтобы отметить годовщину путча:
"Я твердо могу сказать, что это было самое поспешное решение, принятое мною в жизни. Когда я сегодня думаю о случившемся, у меня голова идет кругом… Если взглянуть на отряды, маршировавшие в 1923 году, с нынешних позиций, вы бы спросили: "Из какой исправительной тюрьмы они сбежали?.. "
Однако судьба отнеслась к нам благосклонно. Она не позволила увенчаться успехом нашему начинанию, которое в случае победы в конце концов неизбежно провалилось бы из-за внутренней незрелости нашего движения тех дней и его слабой организации и идеологической платформы… Мы признали, что недостаточно свергнуть старое государство, необходимо предварительно подготовить создание государства нового, которое могло бы взять власть…
В 1933 году вопрос заключался уже не в насильственном свержении государства; к тому времени было создано новое государство, и надо было лишь разрушить то, что оставалось от старого строя. На это потребовалось всего несколько часов".
В ходе судебного процесса, полемизируя с судьями и обвинителями, Гитлер воображал, как надо строить новое нацистское государство. Прежде всего необходимо, чтобы на этот раз германская армия была заодно с ними, а не против. В своей заключительной речи Гитлер постарался обыграть идею примирения с вооруженными силами, ни словом не упрекнув военных.
"Я верю, что придет час, когда люди, стоящие сегодня на улице под нашим знаменем со свастикой, объединятся с теми, кто стрелял в них… Когда я узнал о том, что в нас стреляли "зеленые" полицейские, я с удовлетворением отметил, что кровью запятнали себя не вооруженные силы рейхсвера. Честь рейхсвера безупречна, как и прежде. Однако пробьет час, когда и офицеры, и рядовые рейхсвера перейдут на нашу сторону".
Предсказание было довольно верным, но в этот момент Гитлера прервал председатель суда:
— Господин Гитлер, вы утверждаете, что "зеленая" полиция запятнала себя. Я возражаю.
Подсудимый не обратил ни малейшего внимания на это замечание. Заключительную речь, которую собравшиеся слушали затаив дыхание, Гитлер закончил такими словами:
"Созданная нами армия растет изо дня в день… Я с гордостью надеждой вынашиваю планы, что наступит час, когда эти, еще и несформированные роты станут батальонами, батальоны — полками, н полки — дивизиями, когда старые кокарды извлекут из грязи и старые знамена будут развеваться на ветру, тогда и произойдет примирение наших рядов на фоне посланного нам всевышним последнего испытания, которое мы с готовностью встретим".