Взлёт и падение. Книга первая. На высоте
Шрифт:
Байкалов вздохнул. Порой хотелось написать разгромную статью в газету, излить крик души, поделиться опытом и сказать: не так стали работать, не так. Но кому это надо? Это не хвалебная ода, не напечатают. А вот показушное публикуют всегда. Но кого обмануть хотят?
Вот умники какие-то придумали: авиация – эталон на транспорте. Летчики тут же переиначили – анекдот на транспорте.
Да, пожалуй, добились своего чиновники, написавшие море инструкций. Голова пилота стала работать не в направлении, как лучше полёт выполнить, а как бы чего-то не нарушить. Ибо даже за малейшее отклонение измотают, заставят
– Часть экипажей не знают причины летных происшествий в отрасли, – продолжал выступающий. – Более того, они не знают, летая, указаний министерства в области безопасности полётов и предотвращения повторяемости лётных происшествий. За это, товарищи, надо наказывать.
– Если голова на плечах есть – человек всю жизнь пролетает без происшествий, даже если что-то не помнит из ваших указаний, – не выдержал Бек. – За что же его наказывать, если ничего не произошло? Да летчики сейчас и без этого всего боятся.
– А я и не говорю, что лётчика наказывать надо,– отыскав взглядом нахмуренного и начинающего чернеть Бека, пояснил инспектор. – Наказывать надо вас, командиров, за то, что не вовремя доводите требования вышестоящих органов. А экипажи не наказывать – отстранять от полётов нужно.
– Да с ваших вышестоящих органов порой такая, простите, чушь идёт! – повысил голос Бек. – А потом вы что же считаете, что отстранение лётчика, профессионала, между прочим, от полётов – это не наказание? – ехидно осведомился Бек, ещё больше чернея.
Волосы на его загривке стали подниматься, что говорило о большом несогласии с выступающим.
Заболотный, сидевший в первом ряду, повернулся и уставился на Бека, словно удав на кролика. А Бобров – умница – величественно поднявшись со своего места, вежливо, но твёрдо проговорил:
– Нурислам Хамзиевич, нужно прислушиваться к членам комиссии, а не спорить с ними. Вы меня поняли?
– А я и не спорю, товарищ командир, я просто задаю вопрос и требую ответа.
– Садитесь, Бек. Я вам потом всё объясню, – уже не сдерживаясь, произнёс Бобров.
Но Бека неожиданно поддержал командир 1-го отряда Шахов. Несмотря на протестующий жест Боброва, он прокричал из зала:
– Бек прав! С каких это пор отстранение лётчика не стало наказанием? Да это самое горькое наказание!
По залу прошла волна ропота, раздались реплики, посыпались неопределённые возгласы.
– Что же тогда наказание, если не это?
– Никто не имеет права профессии лишать.
– Можно, но по решению суда, а не какого-то инспектора.
– Хватит с нас примеров из устава о дисциплине. Здесь не армия.
– Правильно Шахов говорит…
Встал оставшийся за председателя комиссии Поливанов, поднял руку, успокаивая аудиторию.
– Я объясню: отстранение от полётов есть акт, направленный на укрепление их безопасности. И любому командиру дано такое право, если он видит, что может пострадать безопасность полётов. Мало того – это обязанность командира. Это своего рода профилактика, а не наказание.
В зале снова возмущённо загудели.
– А тебе самому понравится такая профилактика?
– Отстранить можно за что угодно. Какая угроза безопасности, если человек какой-то параграф забыл? Он же не машина.
– За носки не того цвета отстраняют – это безопасность?
– Тогда поясните, какую угрозу вы усмотрели в экипаже Васина, которого отстранили от полётов четыре дня назад? – не унимался Шахов.
Поливанов на миг смутился, затем дослал свой блокнот, полистал.
– В этом экипаже, как мне кажется, не всё хорошо обстоит с дисциплиной, но от полётов я его не отстранял.
– Это я его отстранил, – встал Заболотный, – за незнание требований министерства. Да и дисциплина, как правильно заметил товарищ Поливанов, в этом экипаже не на высоте. Возможно, мы его расформируем. Попозже определимся. Они сдадут зачеты по знанию документов и начнут летать. И вы зря о них беспокоитесь, Владислав Дмитриевич.
– Не вижу для этого оснований и, как я понял, не нашёл их и проверяющий.
– А я, как лицо, отвечающее за лётную подготовку, их вижу.
Теперь не выдержал даже Бобров. Он вдруг вскочил, не встал, именно вскочил, со своего места и резко, но негромко с металлом в голосе произнёс:
– Садитесь, Заболотный. Достаточно. Васина мы все хорошо знаем. Разберёмся. Сейчас наша задача – выслушать членов комиссии.
Говорили проверяющие долго. Шёл разговор об отсутствии запасных частей к самолётам, о неудовлетворительной работе службы пассажирских перевозок, на которую было больше всех жалоб, о слабой работе – как всегда – среднего командного звена и ещё о многом. Не было только разговора о невесть куда пропавших аккумуляторах, которые, по заявлению начхоза управления были отгружены вовремя и в нужном количестве. Не было разговора о механизмах перронной механизации, которые стояли, неизвестно кем разукомплектованные. И, так уж повелось, говорили – не хватает машин. Да их хватало, только они не работали. Хотя были и не списаны. А как спишешь, если её, новёхонькую, получили год назад? А стояли они в самых дальних уголках порта, куда не пройти проверяющему – грязно. Возник, было, разговор об улучшении обслуживания пассажиров, но заглох, наткнувшись на частокол всевозможных запрещающих инструкций.
Начальник СОПП (служба организации пассажирских перевозок) Прикусов пытался одно время перестроить свою службу на хозяйский лад. По штатному расписанию у него не хватало 8 человек. Несколько поразмыслив, что можно сделать для улучшения обслуживания, он с удивлением пришёл к выводу, что нужно… сократить его службу почти на треть. Часть же зарплаты, исходя из существующего штатного расписания, после сокращения выплачивать оставшимся работникам. Это была бы не символическая десятка (две бутылки водки), за которую не стоит напрягаться, а почти ещё треть оклада. И всё бы стало на свои места. Не болтались бы неизвестно где диспетчеры по транзиту, окошки касс которых вечно закрыты. Не кричала бы в его кабинете вызванная по жалобе пассажиров дежурная по посадке, что «за 80 рублей им ещё и вежливость подавай!», не гоняли бы чаи в укромных закутках кассиры, когда у их окошек давились люди, не имея никакой информации.