Взломщики — народ без претензий
Шрифт:
— Берни, у тебя замечательные руки!.. — сказала она.
— Мне следовало бы стать хирургом.
— Ой, сделай так еще раз! Просто чудо какое-то. Неудивительно, что замки сами у тебя открываются. Ни к чему тебе все эти хитроумные приспособления. Только прикоснись к замку, погладь его, и он весь тает, раскрывается.
— Ты, вижу, малость тронулась, да?
— Совсем чуть-чуть. А руки у тебя все равно волшебные. Мне бы такие.
— Нормальные руки у тебя, малыш.
— Правда?..
Ее руки
— Эй! — окликнул я ее.
— Что-нибудь не так?
— Ты знаешь, что делаешь, женщина?
— А ты знаешь?
— Играешь с огнем.
— Неужели?
Первый раз все произошло быстро, напряженно, как бы даже отчаянно. Сейчас мы не торопились, оба были чутки друг к другу, нежны и ласковы. Не звучала музыка, а только доносился глухой шум откуда-то снизу, но в ушах у меня пела какая-то хватающая за душу джазовая мелодия с негромким всхлипами сакса. «Рут, Рут, милая Рут!» — выдавил я и, закрыв глаза, кончился и вознесся на небеса.
Утром я проснулся первым. Какое-то время после пробуждения я еще чувствовал беспокойство.
Под закрытыми веками мелькали обрывки уходящего сна; я старался ухватить его, узнать, что он значит. Но сон ушел, растворился в прошлом. Я немного полежал, не двигаясь, потом повернулся на бок. Она здесь, рядом, и я был благодарен за это судьбе. Я долго смотрел на нее, прислушиваясь к ее мерному дыханию. Потом надумал кое-что сделать и осуществил это.
В конце концов мы все-таки выбрались из постели, слазили под душ, собрали наспех скинутую вчера одежду. Она заварила кофе, поджарила тосты, и мы молча сели завтракать.
Молчание было нехорошее, тягостное. Подручный Рэя Киршмана, Лорен, принялся бы колотить своей дубинкой по ладони, рассуждая о флюидах тревоги в воздухе, и это объяснение было бы не хуже любого другого. Мне и в самом деле чудилось что-то в наклоне ее головы и плотно сжатых губах, что-то неладное.
— В чем дело, Рут?
— Рут, — отозвалась она.
— Что?
— Есть такая пьеса «Милая Рут».
— Есть еще конфеты — «Малышка Рут».
— Что ты говорил вчера ночью, под конец, помнишь? «Рут, Рут, милая Рут!» И сегодня утром опять.
— А ты что говорила? «Еще, еще, сладкий, я кончаю!» Но я тебе об этом не говорю за завтраком! Если тебе не нравится твое имя, поменяй его, и точка.
— Мое мне нравится.
— Тогда в чем проблема?
— Ни в чем. Вот что, Берни, если ты будешь звать меня Рут, я буду звать тебя Роджер.
— Какой еще Роджер?
— Роджер Амитидж.
— А-а... — протянул я; потом глаза мои расширились, челюсть отвисла, и я сказал, уже увереннее: — Вот оно что... — Она кивнула. — Твое имя не Рут Хайтауэр.
— Увы, это так. — Она отвела глаза. — Понимаешь, ты назвал себя Роджером,
— До сегодняшнего утра не было?
— Если ты собираешься шептать мне на ухо всякие ласковые слова, то называй меня моим настоящим именем.
— Все понятно. Ну?
— Что «ну»?..
— Ну, и как тебя звать по-настоящему? Только не спеши, малышка. Чтобы оно хорошо звучало, когда его произнесешь хриплым шепотом.
— Это нехорошо с твоей стороны.
— Нехорошо? Меня держат за последнего болвана. Заставляют ворковать неизвестно с кем над твоим розовым ушком. И мне же говорят, что это нехорошо? — Я повернул ее лицо к себе. В уголках глаз были слезы. — Ну не надо, слышишь?
Она заморгала что есть силы, но слезы продолжали литься. Она вытерла их ладонью.
— Ну вот, все прошло.
— Факт, прошло.
— Меня зовут Элли.
— Это сокращенное от Элеоноры?
— Нет, от Элейн. Но все зовут меня Элли.
— Элли... а фамилия? Конечно, не Хайтауэр.
— Элли Кристофер.
— Хорошее имя!
— Спасибо.
— И подходит тебе, хотя, знаешь, Рут Хайтауэр тоже подходило. Впрочем, кто я такой, чтобы судить? Кристофер — это по мужу?
— Нет, после развода я взяла девичью фамилию.
— А как фамилия твоего бывшего мужа?
— Какая разница?..
— Наверное, никакой.
— Ты на меня не сердишься, Берни?
— Почему я должен на тебя сердиться?
— Ты не ответил на мой вопрос.
Я молча допил кофе и встал из-за стола.
— У нас обоих масса дел, — сказал я. — Мне нужно попасть к себе в квартиру.
— Не уверена, что это безопасно.
Я тоже не был уверен, но говорить об этом не хотелось. Полиция вряд ли держит квартиру под наблюдением, а сделав телефонный звонок, я узнаю, есть в данный момент кто-либо в ней или нет. Мне хотелось переодеться, и, кроме того, в голове созрела мысль, что хорошо бы иметь при себе денежный неприкосновенный запас. Обстоятельства складывались таким образом, что пять тысяч могли бы очень даже пригодиться.
— Да, масса дел, — продолжал я. — Тебе, наверное, тоже надо забежать домой — переодеться, освежиться, навести марафет. Ах, да, не забудь накормить кошек.
— Постараюсь.
— Еще надо убрать за ними — они ведь у тебя гадят? Потом вынести мусор. Словом, куча домашних дел, отнимающих массу времени.
— Берни...
— У тебя действительно есть кошки? Настоящие абиссинские? Их на самом деле зовут Эстер и Ксеркс?
— Эстер и Мордехай.
— Да, я еще многого о тебе не знаю, верно?