Взорванный океан
Шрифт:
Ты должен научиться бесшумно снимать часового и выживать в рукопашной схватке, в которой надо уметь пользоваться как ножом, так и всем, что попадется под руку. Тебе придется научиться подолгу обходиться без еды, воды и огня, выживать в таких условиях, в каких выжить невозможно, казалось бы, в принципе. Тебе придется драться одному против пятерых – и ты начнешь со временем понимать, что за одного битого дают не двух, а десяток небитых. Тебе придется набегать сотни и тысячи километров, потому что в спецназе крепкие ноги – это твой шанс выжить тогда, когда по твоим следам будет идти погоня из прекрасно обученных охотников за диверсантами. Тебе придется…
Список почти бесконечен, и учиться и пахать тебе придется
Спецназ тоже иногда несет потери, но, ввиду особой подготовки, как правило, меньше других. Стая матерых волков не боится в лесах никого – они порвут любого, кто встретится на их пути. Волкам страшна лишь охота с вертолета, когда «серых хищников, матерых и щенков» убивают не в честной схватке, а просто расстреливают, не оставляя ни малейшего шанса на спасение. Спецназ умеет делать свою работу и не боится никого и ничего. Кроме предательства, когда – как это было с армией в конце восьмидесятых и в девяностых – свои же начинают расстреливать своих с вертолетов. К счастью, расстреляли не всех, и армия у нас еще есть. Есть и настоящие мужики, которые без особой шумихи и дешевой похвальбы умеют решать любые боевые задачи. Правда, война есть война, и порой на базы живыми возвращаются далеко не все. Война – дама жестокая, и ей плевать на самую серьезную подготовку – она иногда с завязанными глазами палит наугад, а иногда с усмешечкой сталкивает одну стаю с другой – такой же серьезной и подготовленной…
Длинная очередь из крупнокалиберного пулемета БТРа вновь разорвала настороженную тишину, на пару минут воцарившуюся над окраиной небольшого поселка, приткнувшегося у подножия невысокого горного хребта, где-то чуть севернее примыкавшего к массивам Северного Кавказа. Дробный грохот подхватило глуховатое в этот серенький сырой день эхо и немного погоняло его меж длинных каменистых склонов, покрытых серо-желтой мертвой травой и редкими зарослями голых кустарников. Вслед басовитому голосу пулемета сухо ударили хлесткие автоматные очереди, несколько раз грохнули тугие разрывы ручных гранат. Пули с хрустом яростно вгрызались в сложенные из добротного красного кирпича стены, высекая облачка красной пыли и кирпичной крошки, с противным визгом рикошетили и улетали неведомо куда. Из узких окон второго этажа дома ответными очередями огрызались не то два, не то три автомата. Патронов боевики, засевшие в доме, больше напоминавшем некое подобие старинного крепостного форта, явно жалеть не собирались. Штурм длился уже больше двух часов, но реальный результат, который должен был представлять собой группу понурых, мрачных пленников или хотя бы трупы боевиков, сложенные в рядок вместе с их оружием, пока был равен нулю.
– Вот суки, а… – Лейтенант Сорокин привалился спиной к невысокому, сложенному из дикого камня заборчику и, сноровисто поменяв опустевший рожок на полный, передернул затвор своего «АКМСа». – Сейчас бы из танка по ним пару раз жахнуть – и песня вся…
– Или бортовым залпом крейсера. – Майор Орехов, командир группы спецназа, выудил из узкого кармана измятую красную пачку самой обычной «Примы» и прикурил, сердито пыхая серо-голубым дымом. – Ну нет у меня танка, лейтенант… М-да, так у нас дело не пойдет. Дом мужики строили на совесть, на века. Мы так до весны перестреливаться будем, а через полчасика уже темнеть начнет…
– Слушай, майор, а как они так попались, а? Такие неуловимые – и вдруг…
– Как обычно. А то ты не знаешь, что вся оперативная работа держится на стукачах… Кто-то из местных стукнул, ребята из ФСБ подсуетились, и вот мы здесь, а они там, в доме. И наша задача – их обезвредить. Как говорят в теленовостях: «В результате боевой операции уничтожена куча боевиков и один из печально известных полевых командиров». Вот там, в доме этом чертовом, как раз такой средненькой величины командир и отстреливается. Как его там… Мадаев, что ли? Да какая нам на хрен разница, кто он… Надо его брать.
– Так брать или уничтожать? – В глазах Сорокина на секунду мелькнула злая усмешка, и было не очень понятно, кому эта усмешка адресована – то ли телевизионщикам, то ли мужикам из ФСБ, у которых были свои, специфические цели и задачи, частенько не очень-то совпадавшие с целями, которые ставили перед собой спецназовцы.
– А это уж как карта ляжет, – неопределенно цыкнул зубом Орехов.
– Товарищ майор, они на связь вышли. – К Орехову подобрался один из бойцов и, присев на колено, протянул трубку мобильного телефона. – Вот, из окна выбросили. Хотят с командиром говорить…
Трубка тут же отозвалась мелодичным звоном и выдала популярную в определенных кругах мелодию: «А мы с тобой кайфуем…» Майор нажал кнопку приема.
– Командир слушает. Что надо?
– Слушай, слушай. Ты, командир, какое училище заканчивал, а?
– Военное. Дело говори.
– Может, мы с тобой в одном училище учились, а, уважаемый? Я хорошо учился, воевать умею. Не взять вам нас. Только людей зря потеряешь. Зачем тебе это? Давай так: вы даете нам полчаса, и мы уходим, а? А в доме найдешь потом подарок для тебя и для твоих людей – очень хороший подарок. Полгода сможешь жить по-человечески…
– Я не принимаю подарков от незнакомых. Пустой у нас разговор. Даю тебе три минуты. Выходите с поднятыми руками – и всем хорошо. Мы – домой, а вы – в теплую тюрьму. Все. Три минуты! – Орехов нажал отбой.
– Думаешь, сдадутся? – скептически скривился лейтенант.
– Это вряд ли, – мрачно качнул головой Орехов. – Сделаем так, лейтенант…
Расчет Орехова оказался правильным: с тыльной стороны дома, куда удалось незаметно пробраться через соседний двор, оказалось малюсенькое окошко в цоколе, через которое майор с лейтенантом Сорокиным смогли пробраться в подвал. Если бы Орехову еще вчера кто-то сказал, что в это небольшое отверстие сможет пролезть взрослый человек, майор не поверил бы. Однако нужда вертеться заставит, и, сняв каски-сферы, разгрузки и бронежилеты, офицеры буквально ввинтились в лаз, до крови обдирая себе кожу на боках. Затем снаряжение снова было надето, и началось быстрое и бесшумное прочесывание каждого закоулка, коридорчика и комнаты. Все это несколько напоминало картину боя в каком-либо из домов Сталинграда зимы 1942 года: на одном этаже немцы, на другом – наши, и кто владеет домом, толком сказать не мог никто…
Снаружи почти безостановочно грохотал пулемет, ему вторили автоматы, а где-то наверху все с той же отчаянной злобой огрызались стволы боевиков. Прикрывая друг друга, Орехов и Сорокин подошли к подножию лестницы, ведущей на второй этаж. Майор быстрой тенью взлетел наверх и прижался к выступу стены. Определив, из которой комнаты звучат выстрелы, метнулся к двери.
Лейтенант, словно тень или зеркальное отражение, повторил маневр Орехова и встал по другую сторону двери. Затем спецназовцы проделали простенький маневр, не раз и не два отработанный в учебном центре подмосковного полигона: сначала вышибается дверь, затем в проем летит парочка гранат – обычных, светошумовых, газовых – по ситуации, – а уж потом в помещение влетают бойцы и скручивают или добивают всех уцелевших.