Взорвать Манхэттен
Шрифт:
– Уместны деликатные переговоры с Китаем…
– Да, тут особенно не нажать, но о проблемах в Синьцзянь-Уйгурском округе их надо поставить в известность. А вот с бывшими советскими республиками нужды церемониться нет. Они - младшие партнеры в новой коалиции, а значит, безоговорочно подчиняются старшим, - тем, кто за них отвечает и о них заботится. А вхождение в какие-либо иные клубы недопустимо не только для них, но и для всех.
– Если бы мы запоздали с действиями, то как раз подобного рода клубы стали бы неодолимой преградой в нашей сегодняшней консолидации. Мы очень вовремя успели вмешаться в процесс медлительной, раздробленной эволюции! Если бы она набрала силу и общность, наша гегемония оказалась бы под вопросом. Борьбой с терроризмом занимался бы целый мировой коллектив, инициатива была бы планетарной.
– И повсеместно гласной, заметьте.
– Не в этом дело. Если бы наши партнеры были сплочены в геополитике, то через неделю после акции мы бы опять оказались в том же капкане, в котором сидели до одиннадцатого. А спустя какое-то время принимали бы гуманитарную помощь со всего мира.
– Вы знаете, что напоминает мне наш лозунг: «Все на борьбу с терроризмом!»? Очень похоже на «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», вы не находите?
– В том смысле, что и то, и другое весьма расплывчато?
– Суть лозунга о пролетариях, тем не менее, уясняли почти что век… Но так и не уяснили. В итоге махнули на него рукой, тем дело и завершилось.
– Не будем обнадеживаться чужими успехами.
– Почему же они чужие?..
МАКСИМ ТРОФИМОВ
Даже при аресте со мной обращались вежливо, без единого оскорбления и тычка. Отвезли не в тюрьму, а на какой-то загородный секретный объект, где, впрочем, имелась стандартная камера с решеткой на оконце размером с ладошку и с солдатской койкой, застеленной чистым бельем.
Вечером двое конвойных отвели меня в кабинет, где начался допрос.
Допрос вел явно не рядовой следователь, а офицер высокого звания, не удивлюсь, если и генеральского. Лет за пятьдесят, но моложавый, подтянутый и крайне корректный. Некто Анатолий Иванович, если данное имя отличалось правдивостью.
Я рассказывал все, как есть, ничего не тая. Собственно, скрывать что-либо не имело ни малейшего смысла. За рамками исповеди остался лишь мой контакт со Львом Моисеевичем, ибо мне не хотелось вовлекать в свои личные передряги безвинного человека. Также я опустил факт отданных Укрепидзе взяток: в конце концов, тот ничего с меня не вымогал, и деньги давались ему по нашей с Ричардом инициативе.
Допрос, впрочем, проходил без протокола, в форме непринужденного разговора под запись, с чаем и даже с пряниками.
– А какого рода информация была на этих дисках, вы знали?
– спросил меня Анатолий Иванович.
– Понятия не имею, - сказал я.
– Даже не интересовался. Если хотите продублировать мои ответы через полиграф, всегда готов.
– Спасибо за подсказку, - мягко улыбнулся он.
– То есть, Жуков передал вам материалы, и на том дело закончилось.
– Дело закончилось, когда я оказался перед вами, - ответил я.
– И, чувствую, с этого момента начинается следующее.
– Вполне вероятно, - согласился он.
– Тем более, как понимаю, у вас перспективные отношения с Ниной Уитни, и вы готовы их продолжить?
– Вы хотите заслать меня в тыл врага?
– Мы не враги, а партнеры, - с прежней улыбкой произнес он.
– А вы - профессиональный человек, в погонах, с богатым боевым опытом…
– Это предложение? Или вам нужна моя реакция на него?
– Нужна реакция.
– Я подумаю. Тем более, я кое-что смыслю в том, сколько согласований предшествует такого рода вербовке. И сколько столкнется мнений. Одно из них, кстати, мое. Еще не созревшее.
– Я хотел прибавить, что его скользкая затея мне явно не по душе, но, естественно, удержался.
– А какого разрешения ситуации хотелось бы вам?
– спросил он меня.
И это был интересный вопрос. Я всерьез призадумался. Потом сказал:
– Готов вернуться в Чечню. Или туда, где стреляют. Стремящихся побывать в тех краях немного. А толка от меня там будет больше, чем на нарах.
– А у вас что, имеется острое желание лезть под пули?
– А чего я еще умею?
– Вам теперь привились навыки в искусстве наружного наблюдения, к примеру…
– Это скучно. Но если таким образом я компенсирую тюремный срок, то готов.
Двое последующих суток я провел в камере, читая газеты.
Очередным утром меня отвезли в комендатуру ГРУ, сдав с рук на руки. Вернули деньги, банковскую карточку и телефон.
Через полчаса я стоял навытяжку перед начальником нашего управления кадров.
Безразличным голосом тот проинформировал меня о понижении в звании за неосторожное обращение с табельным оружием, имея в виду, как понимаю, инцидент, произошедший на моей даче, а после приказал оформлять командировку на знакомое место прохождения службы.
Один день мне отводился на сборы и прощание с мамой. Встречу и прощание. День сегодняшний.
Со мной поступили бережно. Как с погнутым гвоздем. Распрямили, прикинули на глазок, - подходящ ли?
– и установили под удар бестрепетного молотка.
Выскользнуть из умело державших меня пальцев я не пытался.
Предварительно, через секретаря, директор ФСБ попросил президента задержаться у него после совещания Совета безопасности. Предстояло оговорить несколько келейных вопросов.
Соблюдая протокол, он вышел вместе со всеми из кабинета, раскланялся, перебросился парой слов с шефом внешней разведки и министром внутренних дел, и остался в секретариате, принужденный к тому якобы важным звонком.
Когда коллеги исчезли за дверью, выждал минуту, а после раскрыл ведущую в святилище дверь.
Президент по-прежнему оставался в кресле, незряче глядя на вернувшегося соратника.
Директор стеснительно кашлянул. Их связывали давние, теплые отношения, оставшиеся по-прежнему доверительными и прочными, но он отчетливо понимал всю разделявшую их ныне пропасть. Пропасть между хозяином и инструментом хозяина.