Взорвать Манхэттен

Молчанов Андрей Алексеевич

Начинаются философствования. Без них не обходится ни одна подобная встреча. В этом - публичная реализация онанизма высоких и одиноких дум, не способных быть оцененными ни по существу, ни по достоинству окружающими нас убогими приближенными. Разве поймут секретарши и жены глубину наших умозаключений о судьбах мира? Здесь же, в кружке избранных, самое время утвердить поразительную силу своего интеллекта. В надежде на признание и памятливость властительных коллег, ха-ха.

– СССР разрушила демократия, - покровительственно морщится Большой Босс, еще тот краснобай, привычно и с удовольствием подхватывая дискуссию.
– И неудовлетворенные амбиции лидеров национальных меньшинств, получивших, благодаря ей самостоятельность. Это нам не грозит, демократия у нас на контроле. Наша стабильность зависит от внешних побед. И от внешней добычи.

– Есть кое-что еще, - вступаю я, теша тщеславие умника, дорвавшегося до привлекательной аудитории.
– Советы были страной нищих. И чтобы получить дополнительные блага, там следовало выбиться в начальники. Выбрав себе при этом в заместители кого поглупее. Умного заместителя было иметь опасно. Когда же начальника повышали, его место занимал зам, после чего срабатывал прежний принцип. В итоге они получили верховное руководство, состоящее из клинических демагогов и спесивых простофиль. Среди наших функционеров на местах тоже бытуют подобные тенденции, но мы их отслеживаем и исправляем. Принцип главенства капитала подавляет административные огрехи. Нам необходимы исключительно умные замы. Ведь кто они? Не более чем нанятые управленцы…

Я слышу сдержанные одобрительные смешки. Они звякают, как сваливающиеся в мешок большого капитала монеты прибывающих процентов.

– Вы весьма кстати заметили о важности стабильной роли руководителя, Уитни, - отзывается Большой Босс.
– Это непосредственно связано и с нашим Советом. Увы, как бы ни было прискорбно, но я сознаю тот факт, что нам всем предстоит подумать о кандидатуре моего преемника, ибо возраст и здоровье предполагают любые неожиданности… Что вы скажете на это, Генри?

Я отдаю должное коварству Большого Босса. Как элегантно и непринужденно он подвесил меня над пропастью. Вокруг меня - тени двусмысленных соображений и неразличимый ропот.

– Не стану лицемерить, - отвечаю уверенным голосом.
– Все мы смертны, причем зачастую внезапно, и я предлагаю вам оставить свое завещание Совету. В необходимый момент оно сыграет роль первоначального предложения. Дальнейшее обсуждение выявит наиболее достойного. Пока же говорить о столь ответственной фигуре полагаю преждевременным. Не ошибусь, если скажу от имени всех, что ваше присутствие в кресле председателя должно продлиться как можно дольше. И если порой вам трудно справляться с обязанностями, используйте без церемоний нашу помощь… Я должен вас упрекнуть: порой вы излишне скромны и деликатны. Но ведь нельзя же тащить в одиночку столь тяжкий груз, не обременяя тех, кто с готовностью разделит ваши усилия… - Я картинно развожу руки, оборачиваясь, словно ища поддержки, по сторонам, и вижу чинные и благосклонные к моим речениям лики. Двое новых членов, заменивших Уильяма и Пратта, особенно усердны в сопереживании моим пассажам.
– Что же касается меня, - продолжаю убежденно, - считаю незавидным оказаться на вашем месте. Обретение подобных полномочий должно сочетаться с личным отчетом о способности решения задач, стоящих перед всей цивилизацией. И пока мы не видим никого, способного к выполнению подобной миссии более продуманно, нежели вы.

Аплодисменты не звучат, но подразумеваются. Впрочем, я не обольщаюсь ими. Временная, вежливая реакция. Я знаю себе цену среди собравшихся здесь, и их нелицеприятные оценки моей особы. Я отличаюсь от большинства тем, что не меняла, а пират. Но мой бриг - в составе дисциплинированной флотилии, где не принято толкаться бортами. Однако закрепить к днищу притирающего тебя судна хитроумную анонимную мину не возбраняется.

Если же когда-нибудь сбудется воплощаемый нами проект мирового единства, взаимодоверие в нашем сообществе больших и малых вождей несколько окрепнет. Зато возрастет борьба за влияние на главного правителя. Но так или иначе я склоняюсь к мысли, что тоталитарной модели муравейника человечеству не избежать, только она в состоянии спасти его. Единый центр должен определять численность населения, его сортировку по роду деятельности и ее направления, стирая национальные признаки и амбиции, способные ввергнуть цивилизацию в хаос. Я верю в праведную сущность нашей задачи, чье решение способно разрушить главное зло - вражду племен. И исполнителями ее должны быть именно мы, представители западной гуманистической культуры, хотя бы потому, что мы рациональны, но и либеральны к любой народности, имеющей созидательный потенциал. Мы должны бережно выделить его из остальной руды, получив легион подмастерьев для дальнейшей великой стройки.

Совещание заканчивается через три часа, после чего Большой Босс присылает мне записку с просьбой остаться с ним наедине.

Публика разъезжается, я мило раскланиваюсь с единомышленниками, а затем возвращаюсь в опустевший зал. Большой Босс неторопливо пьет чай. Он выглядит озабоченным и усталым. Лицо у него бледное, под глазами набрякшие мешки. Ему и в самом деле пора на покой. Но он также никуда не денется из своей колеи. Сейчас он действительно устраивает на своем месте всех. И знает все про всех. А я - кое-какую мелочишку о нем.

– Я и вправду хотел обозначить вас, как преемника, - говорит он.
– Может, мне это неловко удалось…

– Я признателен, - отзываюсь я, - но такой разговор действительно неуместен. К подобной роли я пока не готов. Кроме того, мы неравнозначные величины. Меня узнают, а вас признают. Император должен быть возведен на трон с ликованием, а не со скепсисом. Мне еще далеко до вашего безраздельного почитания. Вы, - улыбаюсь, - наш маленький бог…

– А вы наш маленький сатана, - усмехается он в ответ.
– В общем-то, да, пока еще вы не фюрер… Скорее, рейхсфюрер… И мне нравится, что вы не мните себя безраздельно во все посвященным. Скажу вам больше: вы замкнуты в круге расхожих земных проблем. И даже не знаете, кого собою являете.

– А вы?

– Я знаю чуть больше. И знаю, что вы не верите такому утверждению.

– Почему же…

– Потому что вы не верите никому. Редкий раз - себе. Но я и впрямь склонен передать вам кое-что из своих знаний. Особенных откровений для вас в них не будет, но крепежные детали многих конструкций прояснятся… А сегодня, если вам дорого мое мнение, вы сыграли в верную лузу. Кстати. Бетти окончательно перешла на службу к вам?

– Пощадите дрянную девчонку… Вы окажете мне этим услугу. Признаюсь, это я запутал ее.

– Ваша страсть к бабам до хорошего вас не доведет.

Я стеснительно хмыкаю, думая, что пикантные увлечения собеседника уже не довели его ни до чего хорошего, так что лучше бы ему обойтись без нравоучений.

Большой Босс сознает свою оплошность и несколько розовеет от досады. Я пытаюсь сгладить ее, сетуя:

– Знаете, шеф, когда я слышу предостережения, что, мол, кто-то плохо закончит, мне всегда хочется спросить, а где хотя бы один человек, закончивший хорошо?

– Это верно, - вздыхает он.
– Другое дело, в каком качестве подойти к конечной грани. И что будет за ней благодаря нашим земным упорствам.

Я молчу. Дискуссия на данную тему - пустопорожняя игра ума. Реальной информации оттуда - ноль. Нам неведомы сны мертвых.

– Итак, Генри, продолжаем работать?
– следует неопределенный вопрос.

– На меня вы можете положиться во всем, - веско отвечаю я.
– Сегодня мы все расставили по полкам. И вы сами это превосходно сознаете.

По полкам… На ум мне приходит стеллаж с разбитыми клоунами. Все это прямо и дико ассоциируется с Советом. Может, мне последовать дурному примеру, поданному этим Максом-Роландом? Я избавился от многих врагов, но все равно вокруг меня ложь и опасность. И в моем положении мало что поменялось. Настоящее предупреждает, что прошлое все еще впереди.