Взрослых не бывает и другие вещи, которые я смогла понять только после сорока

Друкерман Памела

Разумеется, мои родители были не единственным для меня источником информации. Я знала о СПИДе, о политзаключенных, о колумбийских наркокартелях, совершавших в Майами убийства. Я читала книги, персонажи которых обладали интересной биографией, противоречивыми чертами характера и напряженной внутренней жизнью. Но как послушный старший ребенок, я верила, что происходящее у нас дома было настоящей жизнью. В нашем доме мы не искали логических связей между фактами, не анализировали собственный опыт и не строили предположений относительно других людей. Мы не обсуждали историю своей семьи, свою этническую принадлежность и свое социальное положение. Привлечь внимание к реальным сложностям жизни означало нарушить

наш душевный покой. Это было то же самое, что вслух сказать: «Ларри Гудман упал в бассейн».

С возрастом я стала понимать, что взрослые разговоры о жизни протекали в некоем параллельном пространстве, и поверила, что повседневная болтовня ни о чем служит прелюдией к тому дню, когда мы сядем вместе и все обсудим. Я радовалась, когда мама после похода в супермаркет приносила домой очередной том популярной энциклопедии – наконец-то в доме появились факты. (Иногда приходилось ждать, когда в продаже снова появится какой-нибудь том из тех, что раскупались особенно быстро, например том на букву С.)

Ирония состоит в том, что мое детство было чем-то вроде дымовой завесы, за которой не скрывалось ничего. Я уверена, что Ларри Гудман выбрался из нашего бассейна целым и невредимым. Скорее всего, он даже не был пьяницей. По большей части дымовая завеса приятных слов и хороших новостей не прятала ничего ужасного.

У моих родителей была одна темная тайна: мы не были богатыми. В отличие от многих своих друзей мои мама с папой постоянно беспокоились о деньгах. По любым здравым стандартам, бедными мы тоже не были. Но нам так казалось, поскольку мы цеплялись за днище верхнего сегмента среднего класса.

В Майами деньги играли невероятно важную роль. Независимо от вашего социального поведения, включая криминальное прошлое, богатство придавало вам вес и окружало вас флером загадочности. (Флорида всегда притягивала людей, обладавших, по выражению экономиста Джона Кеннета Гэлбрайта, «неукротимым желанием разбогатеть быстро и приложив минимум физических усилий».)

В 1980-е Майами стремительно становился одним из городов Америки с самым большим имущественным расслоением. Друзья моих родителей продали свои дома по соседству от нас и построили новые, больших размеров, ближе к заливу, с баром и теннисным кортом. Они покупали шикарную одежду для благотворительных мероприятий, водили «мерседесы», а на лето сбегали от жары в Колорадо.

Моя семья так и осталась в бывшей манговой роще, и мы не понимали почему. Откуда у других такие деньжищи? Как кто-то из друзей моих родителей мог стать владельцем банка?

Мой отец был человеком старого мира. Он родился в Бруклине накануне Второй мировой войны. Его родители были эмигрантами пролетарского происхождения и жили по соседству с родственниками, носившими такие имена, как Гасси, Бесси и Йетта. Его собственный отец, Гарри, бросил школу в 12 лет и стал разносчиком газет. Сначала он развозил их на конной повозке, затем – на грузовике, и, как правило, – с сигаретой в зубах. Однажды, когда мой отец был подростком, он после школы пришел помочь своему отцу и нашел его скрюченным над пачкой газет. Причиной смерти был сердечный приступ.

Мой отец пару лет учился в колледже, после чего нашел работу в телевизионной продюсерской компании. Когда они с мамой познакомились в Нью-Йорке на слепом свидании, она увидела красивого мужчину подходящего возраста, который ходил на работу в костюме и, в отличие от ее предыдущих бойфрендов, оказался на самом деле хорошим человеком.

Все это было правдой. Но чего она в своем оптимизме не увидела, так это огромных различий между ними. Мамина родня радостно перескочила из еврейского местечка в солнечный город; ее родители, появившиеся на свет в Америке, были людьми, укорененными на этой земле, деловыми и успешными.

Мой отец был патриотом – верным,

склонным к ностальгии и мечтаниям. Несмотря на восхищение, которое в нем вызывало социальное положение маминой семьи, он немного тосковал по местам своего детства.

Моя мать выросла в Майами, и именно там они поселились. Работы на телевидении не было, поэтому отец открыл маленькое рекламное агентство и сотрудничал с местными блошиными рынками и ипподромами.

Под жарким солнцем его «хорошие» качества растаяли, что ввергло его в депрессию. Он был человеком творческим, но в поисках новых заказов ему приходилось торговаться с потенциальными клиентами. Чтобы преуспеть в этом, необходимо или научиться читать чужие мысли и предугадывать, чего хотят другие люди, или быть настолько обаятельным, чтобы эти другие купили у тебя что угодно.

Ни тем ни другим талантом мой отец не обладал. Ему нравилось рано ложиться спать и повторять одни и те же шутки. (Его излюбленная звучит так: «Даже сломанные часы дважды в сутки показывают правильное время».) Родители постоянно ссорились, потому что отец вел машину слишком медленно или снова заснул в гостях. «Я просто на секундочку закрыл глаза», – оправдывался он.

К тому же над ним постоянно висела угроза лишиться последнего – единственного – рекламодателя. В этом он винил себя. Каждый день между нами имел место абсурдный диалог. Я спрашивала, как у него прошел день, а он неизменно отвечал, что «был занят по горло». Уже тогда я понимала, что это неправда; родители ссорились не из-за его медленной езды, а из-за того, что по жизни он ехал не по той полосе.

Мать была полной ему противоположностью: общительная, обаятельная, уверенная в себе и способная продать что угодно кому угодно. Она была своей в любой компании; в старших классах школы ей присудили титул самой стильно одетой девочки. Потом она поступила в университет в Огайо и получила диплом в области торговли. Ее интересовало все новое: самые модные шмотки, самые популярные рестораны. Нашу гостиную она превратила в галерею современного искусства. Вместе со своим партнером она открыла бутик женской одежды, который стал своего рода клубом, куда клиентки приходили не только ради покупок, но и просто пообщаться. Климат Майами известен как «тропический муссон». Но, поскольку в помещениях всегда холодно – спасибо кондиционерам, – ее покупатели охотно разбирали кашемировые свитера. Я выросла в мире моей мамы. Если я не сидела у нее в бутике, то вместе с ней ходила по магазинам конкурентов, посмотреть, что предлагают они. В восемь лет, когда другие дети ломают себе кости на спортивной площадке, я получила шопинговую травму: мы с братом носились по отделу женской спортивной одежды в магазине Burdine’s, и мне на руку упал кассовый аппарат, оставив трещину на запястье.

Шопинг был единственной темой наших подробных бесед. Он служил даже источником мудрости. «Если это тебе не нравится, не покупай», – говорила моя бабушка. Нашим аналогом буддистского коана была такая загадка: почему, когда ты приносишь новую тряпку домой, она никогда не выглядит так же потрясающе, как только что в магазине?

Когда пришло время выбрать тему вечеринки по поводу моей бат-мицвы, я отмела все стандартные варианты: теннис, космические путешествия, традиционный гавайский праздник луау и выбрала шопинг. Это было единственное, что я хорошо знала. Мы с мамой сделали гостевые карты в виде кредитных карточек и пригласили специального человека, чтобы он изготовил украшения для стола из фирменных пакетов Bloomingdale’s и Neiman Marcus. Он удивился, когда мы сообщили ему тему праздника, но никто из членов семьи не увидел в подобном способе отметить мое вступление во взрослую жизнь ничего странного.