Взрыв всегда возможен
Шрифт:
– Нисколько, заходите Густав!
Эриксон вышел из-за щита, где он возился с силовыми кабелями лабораторного триггера - скорее видоизмененного бетатрона, чем резонансного ускорителя.
– Хэлло!
– сказал он.
– Густав, это доктор Ленц. Познакомьтесь - Густав Эриксон.
– Мы уже знакомы, - отозвался Эриксон, стаскивая перчатки, чтобы поздороваться он раза два выпивал с Ленцем в городе и считал его "милейшим стариком".
– Вы попали в антракт, но подождите немного, и мы покажем вам очередной номер. Хотя смотреть, по совести, нечего.
Пока Эриксон готовил опыт, Харпер водил Ленца по лаборатории и объяснял смысл их исследований с такой гордостью, с какой счастливый папаша показывает своих близнецов. Психиатр слушал, время от времени вставлял подходящие замечания, но главным образом приглядывался к молодому инженеру, пытаясь обнаружить признаки неуравновешенности, о которых говорилось в его деле.
– Видите ли, - с явным увлечением объяснял Харпер, - мы испытываем радиоактивные изотопы, чтобы вызвать такой же их распад, как в реакторе, но только в минимальных, почти микроскопических масштабах. Если это нам удастся, можно будет использовать нашу Большую Бомбу для производства безопасного, удобного атомного горючего для ракет и вообще для чего угодно.
Он объяснил последовательность экспериментов.
– Понимаю, - вежливо сказал Ленц.
– Какой элемент вы изучаете сейчас?
– Дело не в элементе, а в его изотопах, - поправил его Харпер.
– Мы уже испытали изотоп-два, и результат отрицательный. По программе следующим идет изотоп пять. Вот этот.
Харпер взял свинцовую капсулу и показал Ленцу образец. Потом быстро прошел за щит, ограждающий бетатрон. Эриксон оставил камеру открытой, и Ленц видел, как Харпер, предварительно опустив забрало шлема, раскрыл капсулу и манипулировал с помощью длинных щипцов. Через минуту он завинтил камеру и опустил заслонку.
– Густав, как там у тебя?
– крикнул он.
– Можно начинать?
– Пожалуй, начнем, - проворчал Эриксон. Он выбрался из хаоса аппаратуры, и они зашли за толстый щит из многослойного металлобетона, который заслонял их от бетатрона.
– Мне тоже надеть защитный панцирь?
– спросил Ленц.
– Незачем, - успокоил его Эриксон.
– Мы носим эти латы потому, что крутимся возле этих штуковин каждый день. А вы... Просто не высовывайтесь из-за щита, и все будет в порядке.
Эриксон посмотрел на Харпера - тот утвердительно кивнул и впился взглядом в приборы. Ленц увидел, что Эриксон нажал кнопку посреди приборной доски, потом услышал щелканье многочисленных реле там, по ту сторону щита. На мгновение все стихло.
Пол затрясся у него под ногами в судорожных конвульсиях ощущение было такое, словно его с невероятной быстротой лупят палками по пяткам. Давление на уши парализовало слуховой нерв, прежде чем он смог воспринять немыслимый звук. Воздушная волна обрушилась на каждый квадратный дюйм его тела как один непреодолимый, сокрушающий удар. И когда Ленц пришел наконец в себя, его била неудержимая дрожь первый раз в жизни он почувствовал, что стареет.
Харпер сидел на полу. Из носа у него сочилась кровь. Эриксон уже поднялся - у него была порезана щека. Он прикоснулся к ране и с тупым удивлением уставился на свои окровавленные пальцы.
– Вы ранены?
– бессмысленно спросил Ленц.
– Что бы это могло?..
– Густав!
– заорал Харпер.
– Мы нашли, нашли! Изотоп-пять сработал!
Эриксон посмотрел на него с еще большим удивлением.
– Пять?
– недоуменно переспросил он.
– При чем здесь пять? Это был изотоп-два. Я заложил его сам.
– Ты заложил? Это я заложил образец. И это был изотоп-пять! Понятно?
Все еще оглушенные взрывом, они стояли друг против друга, и, судя по выражению их лиц, каждый считал другого упрямым тупицей.
– Постойте, мальчики, - нерешительно вмешался Ленц. Может быть, вы оба правы. Густав, вы заложили в камеру изотоп-два?
– Ну конечно! Я был недоволен результатом предыдущего опыта и решил его повторить.
– Джентльмены, значит, во всем виноват я!
– радостно признался Ленц.
– Я пришел, отвлек вас, и вы оба зарядили камеру. Во всяком случае, я знаю, что Харпер это сделал, потому что сам видел, как он закладывал изотоп-пять. Прошу меня извинить.
Лицо Харпера осветилось, и он в восторге хлопнул толстяка по плечу.
– Не извиняйтесь!
– воскликнул он, хохоча.
– Можете приходить в нашу лабораторию и вот так отвлекать нас сколько угодно! Ты согласен, Густав? Вот мы и нашли ответ. Доктор Ленц подсказал его.
– Но ведь вы не знаете, какой изотоп взорвался, - заметил психиатр.
– А, пустяки!
– отрезал Харпер.
– Может быть, взорвались оба, одновременно. Но теперь мы это узнаем. Орешек дал трещину, и теперь мы расколем его до конца!
И он со счастливым видом оглядел разгромленную лабораторию.
Несмотря на все настояния Кинга, Ленц все еще отказывался высказать свое мнение о сложившейся ситуации. Поэтому, когда он вдруг сам явился в кабинет генерал- директора и заявил, что готов представить свой отчет, Кинг был. приятно удивлен и испытал истинное облегчение.
– Ну что ж, я очень рад, - сказал он.
– Садитесь, доктор. Хотите сигару? Итак, что вы решили?
Но Ленц предпочел сигаре свои неизменные сигареты. Он явно не спешил.
– Прежде всего, насколько важна продукция вашего реактора?
– спросил он.
Кинг мгновенно понял, куда он клонит.
– Если вы думаете о том, чтобы остановить реактор на длительное время, то из этого ничего не выйдет.
– Почему? Если полученные мной сведения правильны, вы вырабатываете не более тринадцати процентов всей энергии, потребляемой страной.
– Да, это верно, но мы обеспечиваем выработку еще тринадцати процентов энергии, поставляя наш плутоний атомным электростанциям, и вы, наверное, не учли, что это значит в общем энергетическом балансе. А наша энергия, которую мы вырабатываем прямо или косвенно, предназначена для самых важных отраслей тяжелой индустрии стальной, химической, станкостроительной, машиностроительной, обрабатывающей. Лишить их тока-все равно что вырезать у человека сердце.