Взрыв. Приговор приведен в исполнение. Чужое оружие
Шрифт:
В квартире жили еще две семьи — один раз надо было звонить Кременецким, два раза — Дорфманам и три — Ковалевой.
Майор позвонил три раза, надеясь, что откроет сама Марьяна Никитична, но послышались легкие шаги, дверь немного приоткрылась, и в щели показалась девочка.
— Вам кого? — спросила, блеснув глазами.
— Ковалеву.
— Сейчас. — Девочка не сбросила цепочку, исчезла и появилась минуты через две. Поинтересовалась: — А вы кто? Бабушка спрашивает…
— Скажи, из милиции.
Девочка
— Вы ко мне? — процедила она.
«Нет, к папе римскому…» —чуть не прокричал Хаблак, но ответил на удивление вежливо:
— У меня к вам разговор, и если не возражаете…
— Возражай не возражай… — пробурчала сердито, — все равно, попробуй отделаться…
Сбросила цепочку и засеменила по загроможденному какими-то старыми шкафами и сундуками коридору.Хаблак решил, что и комната у Марьяны Никитичны такая же захламленная — старый клеенчатый диван, дубовый буфет, этажерка, комоды и венские стулья, но, оказалось, ошибся: в большой тридцатиметровой комнате стояла современная импортная «стенка», а между модным, обтянутым золотистой тканью диваном и такими же креслами приютился полированный журнальный столик.Правда, вместо журналов и газет тут совсем по-королевски лежала белая косматая собачка, увидев Хаблака, зашевелилась, показала зубы и недовольно зарычала.
— Не бойтесь, — успокоила Марьяна Никитична, будто и в самом деле болонка могла кого-то испугать.Взяла собачку вместе с подушкой и прижала к груди, совсем как малое, беззащитное дитя.
Помня сердитую реплику Ковалевой в коридоре, Хаблак приготовился к беседе неприятной, когда надо преодолевать недоброжелательность и даже враждебность, однако Марьяна Никитична то ли овладела собой, то ли изменила тактику — предложила майору мягкое удобное кресло и поинтересовалась, не хочет ли чаю.
Хаблак не хотел: пообедал с Волошиным в столовой и выпил вместо компота бутылку пепси-колы, — но не отказался, зная, что разговор за чашкой чаю становится менее официальным, приобретает какую-то интимную окраску, а ему хотелось побеседовать с Марьяной Никитичной именно так, когда в человеке исчезает напряженность и предвзятое отношение к собеседнику, олицетворяющему власть.
Марьяна Никитична пошла в кухню — с чайником в одной руке и прижав к себе собачку другой. Хаблак поудобнее устроился в кресле, цепко оглядывая комнату — рассчитывал минимум на десятиминутное ожидание, но Ковалева появилась минуты через две с подносом, на нем стояли чашки с сахарницей, из-под мышки у хозяйки квартиры выглядывала неизменная собачка, никак не хотевшая примириться с вторжением Хаблака и все еще рычавшая на него.
— Как раз у Дорфманов закипел чайник, — объяснила Марьяна Никитична свою оперативность,
Она достала из серванта вазочку с вареньем и миниатюрные блюдца, все это разместила на журнальном столике, где раньше лежала болонка. Теперь собачка устроилась у нее на коленях, периодически показывая Хаблаку зубы; почему-то майору расхотелось пить чай, но все же он зажал чашку в ладонях, пригубил, поставил назад на столик и сказал:
— Надеюсь, Марьяна Никитична, что наш разговор не покажется вам очень обременительным, вижу, вы женщина мужественная и найдете силы, чтоб ответить на несколько вопросов.
Марьяна Никитична положила себе полное блюдечко варенья, остро взглянула на Хаблака и ответила твердо;
— Да, я найду силы, хоть и трудно. Бедный Миша, он так любил меня! Кстати, есть доказательства этого, — вставила вдруг совсем иным тоном, по-деловому, — он любил меня, потому что потерял веру в женщин. Боже мой, как он страдал! — внезапно воскликнула, закатив глаза.
«Подпольный страдалец и прохвост, — не без раздражения подумал Хаблак. — Страдал и воровал у государства…»
Да, майор был уверен, что Манжула обкрадывал именно государство. Попробуй наворовать в квартирах или награбить у прохожих на пятьдесят семь тысяч рублей, не считая золота, хрусталя, ковров…
А сколько еще растранжирил, пропил, прогулял!..
Хаблак почувствовал, как злость подступила к сердцу, и, чтоб скрыть свои чувства, взял чашку и стал помешивать чай серебряной ложечкой. Сказал, подыгрывая Ковалевой:
— Я почему-то уверен, что вы единственный человек, которому доверял Михаил Никитич. Потому и пришел именно к вам.
— Кому же доверять, как не сестре! — заявила безапелляционно и вдруг спросила как будто между прочим, но смотрела на него во все глаза: — Когда я смогу получить деньги?
— Вы имеете в виду?.. — поразился такому нахальству Хаблак.
Однако Марьяна Никитична не шутила.
— Да, — продолжала она, — я имею в виду деньги, которые вчера почему-то забрала милиция. Незаконно забрала. Эти деньги принадлежат мне, поскольку я—единственная наследница и имею право…
— Вот об этих деньгах я и хотел поговорить с вами, — перебил ее Хаблак.
— А для чего разговаривать? Их надо возвратить, я буду жаловаться — до чего дошли, вламываются в частную квартиру, забирают трудовые сбережения!..
Хаблак предостерегающе поднял руку.
— Минуточку! — попробовал остановить Ковалеву, но та не заметила жеста и, вероятно, не слышала слов.
— Трудовые сбережения!.. — повторила громко. — Надеюсь, вы знаете, что по закону они принадлежат мне.
— Знаю, — наконец подал голос Хаблак, — если вы единственная наследница…