Взрыв
Шрифт:
Когда-то все, связанное с этим «сонным» ритмом жизни и вообще с так называемым провинциализмом, подвергалось своего рода остракизму и решительно осуждалось, но Хаблак но ощущал какой-либо неприязни к увиденному, наоборот, после сумасшедшего темпа столичной жизни, помноженного на темпы деятельности уголовного розыска, степенность и обстоятельность здешних горожан приятно поражали его.
Хаблак подумал, что при таком жизненном ритме, наверно, и отношения между людьми покрепче, чем у жителей больших городов со свойственной им отчужденностью,
Капитан Пекарь, начальник местного уголовного розыска, ожидал их в темноватой комнате с настежь распахнутым окном — щелкал семечки, наблюдая, как два петушка подпрыгивают и хорохорятся, готовясь к бою.
Хаблак и в этом усмотрел преимущества здешнего ритма: заваленный делами начальник розыска любого столичного района вряд ли смог бы так беззаботно щелкать семечки.
Пекарь сразу же преодолел неловкость, воцарившуюся было из-за того, что застали его не за лучшим из занятий, немедленно предложив:
— Обедать! Время-то обеденное, и я тут заказал…
Хаблак переглянулся со Стефураком. Видно, того нисколько не удивила категоричность капитана, да и майор не возражал против обеда — на том и сошлись. Пекарь привел их в уютную, буквально сияющую чистотой столовую, где накормили домашним борщом и вкусными котлетами с отменно поджаренным картофелем.
Хаблак, поскольку ему довольно часто приходилось перебиваться стандартными бифштексами с клейкими макаронами, еще раз убедился в несомненности достоинств здешнего образа жизни.
Как только возвратились в темноватую комнату капитана Пекаря, Хаблак положил на стол фотографию Манжулы и вкратце объяснил, зачем они со Стефураком приехали в Коломыю. И тут же подумал, что Пекарь начнет расспрашивать, советоваться, размышлять — к таким мыслим поневоле склоняла его сценка с семечками у распахнутого окна. Но капитан сразу же снял трубку и пригласил кого-то:
— Гриша, ты свободен? Загляни.
Гриша не заставил себя ждать — низенький, чернявый и юркий человек также с капитанскими погонами. Он назвался Григорием Васильевичем Гутовским, пожал всем руки, и после этого Пекарь показал ему фотографию Манжулы.
— Узнаешь? — спросил.
— Узнаю. Мы ведь его задерживали. Подождите, кажется, его фамилия…
— Манжула Михаил Никитич, — подсказал Хаблак.
— Точно. И что случилось? У нас-то не было против него доказательств.
— Убит.
— О-ля-ля! — вдруг совсем по-мальчишески воскликнул капитан. — Этого только не хватало!
Он рассказал, в связи с чем они вышли на Манжулу и как задержали его.
Приблизительно два месяца назад в милицию поступил сигнал, что в районе появились спекулянты, торгующие алюминиевым листом. Несколько дней обэхээсовцы топтались на месте, наконец дознались, что одному из колхозников пообещали ночью завезти алюминий. Предупредили, чтобы приготовил деньги.
Милиция устроила засаду, но спекулянты не приехали. Видно, что-то спугнуло. Однако на их след удалось напасть: милиции стало известно, что предлагал приобрести материал для кровли шофер из соседнего села. Даже вроде бы намекнул, что алюминий уже лежит у него во дворе.
Когда милиция нагрянула к тому шоферу, никакого алюминия у него не нашли, однако застали там гражданина, назвавшегося Михаилом Никитичем Манжулой. Он объяснил, что приехал в Карпаты из Одессы в качестве туриста, но документов у него не оказалось. Манжула сообщил, что остановился на Косовской турбазе, там и оставил паспорт.
Все это насторожило работников милиции. Объяснение Манжулы нуждалось в уточнениях, и одессита доставили в Коломыю. На следующий день выяснилось, что он сказал правду, документы были в порядке, вот и пришлось милиции извиниться и отпустить его,
Рассказав эту историю, Гутовский сделал паузу. Хаблак решил: выложил все, что ему известно. Но капитан вдруг сообщил исключительно интересную новость:
— Однако же на той неделе мы все же напали на след спекулянтов. И взяли одного типа с поличным.
— Кого? — поинтересовался Стефурак.
— Диспетчер нашего автохозяйства.
Хаблак достал блокнот Манжулы, нужную страничку нашел сразу. После первого К, дважды подчеркнутого, стояли буквы: В. С.
— Как зовут вашего диспетчера? — спросил он.
— Василий Семенович Гринюк.
— И телефон у него: пять-пятнадцать-двадцать четыре?
— Откуда знаете?
— Из Манжулиного блокнота.
— Неимоверно, — в отчаянии воскликнул Гутовский, — держали преступника за ворот — и так бездарно выпустили!
— А Гринюк признался?
— Я же говорил: поймали с поличным.
— Узнали, откуда у него алюминий?
— Говорит: в прошлом году приобрел у какого-то незнакомца. Мол, хотел услужить товарищу, тот давно просил достать, а потом отказался. Вот и пришлось продавать.
— Фамилию товарища назвал?
— Как ни странно, да. Мы проверяли, все сошлось, Но ведь остается сам факт незаконной продажи по повышенной цене. Передадим дело в суд.
Хаблак назвал еще два телефонных номера из блокнота Манжулы, обозначенных буквой К. Раз подчеркнутой и без подчеркивания.
Гутовский отозвался сразу:
— Первый — наш. А с тройки здесь не начинаются… — Вопросительно посмотрел на Хаблака: — Проверим?
— Только осторожно. Не говорите — откуда.
Капитан набрал номер и тут же положил трубку,
— Точно — наш номер. Центральная аптека.
— Надо установить, не работает ли там кто-то с инициалами С. М.
Гутовский снова взялся за трубку, но Хаблак остановил его.
— Не волнуйтесь, — предупредил капитан, — все будет в ажуре. Заведует аптекой старый коммунист, член горкома партии, он нам все и скажет.