Взвихрённая Русь – 1990
Шрифт:
Совсем не касаться, конечно, не получится, можно изредка и только вскользь, дал он себе скромную поблажку.
Скоро он услышал, что кто-то рядом паровозно пыхтит.
Железной дороги поблиз не было, и военком единогласно сошёлся во мнении, что и паровоза тоже быть не может. А кто тогда сопит? Кто-то другой?
Он огляделся.
Никого другого тоже не было. Но сап был.
И только тут он допёр, что этот сап рвался из него.
В голове мелькнуло, как печально кончил его приятелёк Стройнецкий, и Дыроколов осадил бег. Побрёл шагом. Да ну его к лешему! Не
В эти пять минут он в военкомат не успел. В эти пять минут он только на тот свет успел. В военкоматовском тамбуре сердце его бросило.
История со Стройнецким обломила Дыроколова. Он окончательно угнездился в уютной мысли не бежать больше.
Зато скоро навалился донимать холод.
На одну ногу военком намахнул фуражку с кокардой.
На эту ногу он наступал всей ступнёй. А голой ступал в прихроме лишь на пальцы. Всё не так сразу застужусь! И жалел, что нечего надёрнуть на вторую лапу.
Вот грёбаная дярёвня, что выделывает с уважаемыми людьми! – сердито думал Дыроколов о муже Раиски. Весь застужусь, весь слягу костьми! Так крупномасштабно осквернить самого райвоенкома?! Не-ет… Так оставлять нельзя! На Колыму! На Колыму! Пускай золотишко пороет. А то запасцы у нас подтаяли! Инфляция! Сорок восемь миллионов нищих! Лозунг «Нынешнее поколение советских людей будет жить при рынке!» Цены свихнулись! Вишни кило тридцать рубчиков! Туалетной бумаги в области нету!
Впереди засуетились, забегали по ночи огни скачущей навстречу машины.
Военком, как кура, заметался по всему большаку, наконец трупиком пал в канаву, прикрылся фуражкой с кокардой. И пока ждал, как просквозит грузовик, с ужасом прибился к мысли, что жаловаться-то как раз он не может. А если кто и пожалуется, так это Раискин чингисхан, и так пожалуется, тошнё-ё-ёхонько станет не только самому Дыроколову, но и его кокарде на фирменной фуражке.
Десять вёрст он одолел ещё взатемно.
Уже начинал шевелиться день на востоке.
Войдя в райцентровское местечко Тихие Броды, Дыроколов совсем одурел от страха. Бездомные бегали собаки кучами, шныряли мимо любострастные коты. В этом семействе он чувствовал себя спокойно. Но что делать с яркими огнями на столбах? Что делать с мелькавшими кой-где фигурками в нижнем белье – сонно выбегали до ветру?
У какого-то плетня он подцепил два листа фанеры.
Одним прикрылся спереди, другим сзади.
Вроде намале подсогрелся.
Стало теплей не теплей, жарко не жарко, но затишней на душе.
Кривые глухие заулки благополучно вывели его к своему дому.
Прямо из горла вмазал он без отрыва пожарную бутылку горбачёвской, запил чаем с малиной и зарылся спать.
Но ни водка, ни усталость не могли отнять у него мысли.
Что сегодня будет? Что будет?
Как в гражданском вышагивать в военное присутствие?
2
Пресмыкающиеся не спотыкаются!
Со станции первый нагрянул сразу
На диване у входа добросовестно спал Боярчиков, дежурный милиционер, выбросив одну руку к телефону на тумбочке у изголовья.
Колотилкин стукнул в стекло двери.
Боярчиков привстал на руках, недовольно заморщился. Думал, уборщица пригремела.
Но увидел хозяина, засветился в торопливой улыбке, проворно подбежал, в поклоне открыл.
– Здравия желам, Василий Витальевич! – гаркнул молодо милиционер.
– Ясно… У вас что, дома нет, апостол, [2] что тут спите?
– Ка-ак… нет? – не понял Боярчиков. – Есть, Василий Витальевич! Ещё ка-ак есть! Вечное вам благодарение! Вашими хлопотами вырвата трехкомнатная резиденция. Лоджия десять, кухня двенадцать, санузелок невоссоединённый…
– Дома бы и спали.
– Да в другие разы, конечно, в рукавице. [3] А сейчас… По службе… Как бы… охраням…
2
Апостол – милиционер.
3
Рукавица – дом.
– Кого и от кого?
– Вас от разных…
– Давно уже как бы охраняете?
– Всю перестройку!
– Хоть на одного разного напоролись?
– Бог миловал… Ни на одного-с…
– Вот и хорошо. Скажите, вы не пробовали как-то иначе устроить свою жизнь? В институт никуда не поступали?
Боярчиков ценил, когда начальство с ним заговаривало. Значит, за равного держит! И для крепости связи пускался в угодливую шутливость.
– Как никуда? В заборостроительный поступал.
– И что?
– Мимо! Только апропиндосился… Недобор пол-очка. Ну не картёжная игра эти институты?
– Но и жизнь проспать под дверью… Чего мучиться? Чего тут в обнимку с телефоном читать Храпницкого? [4] Идите домой. Спите по-людски. Разделся и под тёплый бочок к законной духовочке…
– Да эт…
Боярчиков замялся. Посуровел лицом. Задумался надолго. Он не мог поймать, говорил первый в шутку или на крутом серьёзе?
– Идите, идите, – подпихнул словом Колотилкин. – Никакого дежурства отныне у нас больше тут не будет.
4
Читать Храпницкого – спать.
Делать нечего.
Пузанистый Боярчиков хлопнул себя фуражкой по руке, как бы смахнул пыл, и поплёлся, напевая тихонько себе под нос:
– Я сегодня там,Где дают «Агдам»…Вроде шёл домой, но очень подивился, что ноги сами по привычке привели в отделение.
«Гхм… гармонь-мать… Голова вела домой… Ноги доставили в собачий домик. Это неспроста».
Кругом было пусто. Ранища несусветная.
С тоски Боярчиков шатнулся в кабинет задумчивости. Всласть накурился на горшке.