Взвод. Офицеры и ополченцы русской литературы
Шрифт:
Сражения тогда зависели от погоды, поэтому, когда в полдень с запада подул сильный ветер и шведы оказались с наветренной стороны, это дало им возможность повернуть на юг, лечь параллельно русскому флоту и начать новую атаку: огонь снова был направлен на флагманский корабль.
Таким образом, если Шишков со своим фрегатом находился при Крузе (что наиболее вероятно, как покажут следующие события) – то он второй раз за день оказывался посреди жаркого боя. Если же он был придан отряду Денисона, то ему опять же дважды пришлось участвовать в прямых столкновениях со шведами.
К трём дня бой затих снова.
В шесть
Ночью латали прорехи, готовились к новому бою, вице-адмирала Сухотина и часть раненых переправили в Кронштадт, но адмиральский флаг на его корабле так и не сняли, чтоб не радовать шведов.
Утром 24 мая шведам стало известно, что в поддержку Круза уже движется со своей флотилией адмирал Чичагов, и им нужно успеть уничтожить эскадру Круза до соединения русских сил.
В час дня шведы пошли на российскую эскадру; Круз отводил свои корабли на восток, завлекая шведов в глубину мелководной Кронштадтской бухты.
В пять вечера началась перестрелка. Шведы бились отлично: сначала они раскололи линию российской эскадры, затем смогли поставить корабли арьергарда под перекрёстный огонь, едва не отрезав их от остальных кораблей. Здесь в дело снова вступил отряд Денисона и положение спас.
В восемь вечера пропал ветер, и бой затих. Уцача наша была уже в том, что удалось избежать поражения.
В половине девятого, когда эскадра Чичагова была уже неподалёку, и шведам, чтоб не попасть в окружение, пришлось отступать, уже русские пошли за ними в погоню. Но к тому моменту, когда эскадры Чичагова и Круза увидели друг друга, шведы смогли оторваться и уйти (поспособствовал тому сильный туман).
Русские потери составили 94 убитых и 246 раненых. Причём из числа убитых 34 человека погибли от взрыва собственных пушек. Историки уверяют, что это по тем временам немного, ведь за два дня эскадра Круза сделала 36 тысяч выстрелов. Шведы потеряли 84 человека убитыми и 283 ранеными.
И в этот раз не одержав прямой победы, русские оказались в выигрыше: шведы не прорвались к Петербургу, и были вынуждены в очередной раз отступать – на этот раз вглубь Выборгского залива.
В Санкт-Петербурге, как ни удивительно, по-прежнему почти не было войск, и в силу совсем близкого нахождения шведов двор вновь готовился в случае опасности бежать. Екатерина Великая признала тогда, что «столица расположена на слишком опасном месте – на самой морской границе».
После соединения с Чичаговым все 8 гребных фрегатов были отправлены обратно в Кронштадт, но Шишков, отлично понимая, что российской эскадре вот-вот предстоят серьёзнейшие сражения, так завершать летнюю кампанию не желал.
Он обратился к Чичагову с просьбой оставить его в составе эскадры.
Тот резонно объяснил, что отменить высочайший приказ об отправке гребных фрегатов в Кронштадт он не может, а поставить управлять фрегатом Шишкова кого-либо из командиров кораблей тоже было бы неправильно.
«Я поехал от него весьма печален», – пишет Шишков: как же, отставляют от войны – что может быть огорчительней для русского офицера и, к тому же, поэта.
«…Нечаянно привозят ко мне от адмирала записку, – продолжает Шишков, – по которой он приглашает меня к себе. Я приезжаю на корабль к нему. Он говорит мне: сейчас прислан сюда новопринятый на службу нашу капитан 2-го ранга Марчал, которому высочайше повелено дать под начальство какое-нибудь судно. Если ты желаешь остаться при флоте, то отдай ему фрегат свой, а сам перейди на мой корабль, где ты в звании особенной при мне должности будешь до тех пор, пока не откроется порожнее место начальника на каком-либо корабле или фрегате. Я с радостью принял сие предложение и тотчас же переселился на корабль к адмиралу».
То, что Шишков станет флаг-офицером при Чичагове (по сути – адъютантом, ведающим сигнальным делом), косвенно свидетельствует о том, что в предыдущем сражении Шишков выполнял непосредственные поручения адмирала Круза по передаче сигналов и был оценён крайне высоко – такое назначение Чичагова накануне генерального сражения должно было иметь самые веские обстоятельства.
К 8 июня русским удалось заблокировать оба морских прохода, ведущих в Выборгский залив, где скопились великие шведские силы: около 400 судов с тремя тысячами орудий и тридцатью тысячами матросов и солдат на борту.
Более того, на одном из кораблей находился сам король Густав III.
Чичагов в своих донесениях успокаивал императрицу, сообщая, что шведский флот заперт, и выйдет только с большими потерями – так что можно, в прямом и переносном смысле, распрягать лошадей.
Однако шведы, при всех минусах своего положения, пребывали в полной боевой готовности, и, пока они не были уничтожены, торопиться с успокоениями не стоило.
Время от времени шведы совершали пробные высадки десанта – небольшие их конные части доходили на расстояние около полутора миль до Петербурга.
Шишков рассказывал, что шведские перебежчики – имелись и такие, и в большом количестве, – докладывали: их матросов и солдат перевели сначала на половину, а потом на треть рациона, и запасы пресной воды подходили к концу. Поначалу, делая серьёзные и грубые вылазки на берег большим числом солдат, шведам удавалось добывать воду, но со временем российские гарнизоны и казаки перекрыли все основные доступы к местам, где можно было разжиться питьём.
За несколько дней до решающего сражения Шишков передал адмиралу Чичагову записку со своими подробными рассуждениями о предстоящем деле. Адмирал три дня молчал: ему могло показаться вольностью желание капитана 2-го ранга давать советы. Но на третий день Шишков всё-таки спросил: ознакомился ли адмирал с запиской?
«Да, и прочитал её несколько раз», – был ответ. Шишкова оценили. Советы были на редкость дельными.
Для шведов, попавших в «мешок» почти месяц назад, промедление смысла не имело, и 3 июля в 2 часа ночи суда их начали обстрел наших береговых батарей и тут же атаковали российский флот. Они решились идти на прорыв основными силами, оставив и предав огню лишь свои старые суда.
Густав III пересел в шедшую на буксире шлюпку, на которой, как утверждают, был поднят его флаг (впрочем, и на корабле, с которого он сошёл, – тоже). Когда начался прорыв, шлюпка легко прошла под русскими ядрами – погиб только один гребец. Поднятый Густавом на шлюпке флаг, конечно же, многое говорит о королевских понятиях чести, но справедливости ради стоит отметить, что ночью вряд ли кто-то мог разглядеть, что там развевается над шлюпкой.